Да, Берлин отказывается взрослеть. Половина населения в возрасте до 35 лет, а средний возраст живущих в самом модном квартале Пренцлауэр-Берг – 28 лет. По-видимому, город должен сохранять свою репутацию европейской столицы праздника и отвечать ожиданиям тысяч и тысяч молодых, которые каждую неделю приезжают сюда, чтобы приобщиться к эксцессам Берлина-громовержца и сотрясателя основ. А тем, кто устраивается здесь всерьез и надолго – фотографы, графисты, скульпторы, танцоры, музыканты, веб-дизайнеры, сценаристы и пр., – звезды, особенно в их галактике искусства и культуры, чаще всего благоприятствуют, и вместо песни под названием Dickes B («Жирное В», в которой говорится о том, как здорово жить в Берлине) они отныне поют другую, озаглавленную The place to be («Место быть»).

В футболках с принтами, на которых изображены медвежата, начинающие актрисы из бара на пляже Kiki Blofeld скачут на деревянных лошадках под сверкающими гранями шара, скачут среди других шаров – мыльных пузырей, которые пускают их парни с повязкой на глазу, как у пиратов… Этот доведенный до крайности гедонизм сначала радует глаз и приятен уху, а потом однажды наступает пресыщение. Я обожаю Берлин за его терпимость, за жаркий порыв к свободе, за экстравагантность, многообразие его образов, за небрежную круговерть его дней, когда все кажется эфемерным. Но это и город больших детей, незрелость которых быстро становится тягостной.

«Я читала? Да никогда в жизни! Я хочу танцевать!» Клеа Гуттхроат, стриптизерша, чуть было не вцепилась мне в горло, услышав мой вопрос. Платиновая блондинка с вишневыми губами, она хлопает своими накладными ресницами в ответ на мои вопросы о том, как проводит свободное время. Ее вполне устраивает вечный праздник подгулявшего Берлина, который она регулярно посещает. На протяжении последних двух лет она входит в состав группы «Бонапарт» и является ключевой фигурой эксцентричных ночей на берегах Шпрее. Девиз коллектива очень прост: «Если нет решения, значит, нет и проблемы» (припев песни Who took the pill? – «Кто принял таблетку?»). «Знаешь ли ты Толстого?» – «Я знаю Playboy». – «Знаешь ли ты политиков?» – «Я знаю сайт party-chicks» (слова из еще одной их песни под названием Too Much – «Это уж слишком»)… Как-то раз Квентин Тарантино пригласил группу на вечеринку по случаю окончания съемок «Бесславных ублюдков», и Клеа решила показать свою маленькую круглую грудь всему Голливуду – на соски она прилепила крохотные перышки, которые подрагивали в такт ее движениям. Вообще, в группе есть только одно главное действующее лицо, один певец-композитор-гитарист, который самопровозгласил себя диктатором, а все остальные – второстепенные персонажи, они несут какой-то бред на сцене, переодевшись кто в огромного зайца, кто во флибустьера или сержанта Гарсиа; импровизируя хеппенинг, они заканчивают свои выступления голыми, вымазавшись пеной для бритья или томатным соусом. Клеа – это свихнувшаяся Дита фон Тиз.[12] На ее спине актинии превращаются в орхидеи, которые затем разбиваются на разноцветные звезды. Татуировка ценой в несколько тысяч евро.

С сосредоточенной миной 37-летняя Ангела, испачкав все руки в краске, накладывает мизинцем на бумагу ярко-красную гуашь, что впоследствии должно означать тяжелые бархатные портьеры, перед которыми полуголая Клеа будет выступать в спектакле в пользу «антишколы искусств доктора Скетчи». Трехчасовой спектакль, в котором нечто великое сочетается с канонами позирования художникам позапрошлого века, дают раз в месяц. Итак, в этот вечер прикрытые шелком соски порадуют только Ангелу и еще человек пятьдесят берлинцев, которые что-то записывают в своих записных книжках. Когда однажды организатор «школы доктора Скетчи» бросил вызов всему миру, его последователей вроде Ангелы, желающих разрисовывать тела своих ближних при помощи пальцев, которые они окунали в горшочки с краской – «для детей, начиная от полутора лет» гласила этикетка, – было немало. И я невольно задумываюсь о размышлениях Клары о том, что Берлин – это праздник с закуской, устраиваемый в день рождения. Ангела отрывает глаза от своих художеств и говорит, пожимая плечами: «Только дети хотят стать взрослыми!» На прошлой неделе возле Роза-Люксембург-платц мне вручили пригласительную открытку на вечеринку с таким же девизом. И какой бы востребованной ни была Клеа на сцене берлинского бурлеска, она не говорит по-немецки. Блуди Мери тоже. Эта француженка живет за счет техно, подбирая мелодии на протяжении нескольких последних лет в «Трезоре», «Уотергейте» или любом другом святилище электрических ночей столицы. А еще есть Хара – графист из Афин, которая живет и работает в перестроенном под швейцарское шале лофте, где в одном из углов она колет топором дрова, а в другом у нее висят качели. Или Алексия и Нико, всё оставившие в Париже, чтобы открыть здесь НВС, галерею-ресторан-концертный зал и одновременно студию с проживанием для художников на Карл-Либкхнет-Штрассе. Или Люси, камбоджийка, которая также хочет пробиться в этом мире. И все они общаются между собой на английском. А по вечерам в некоторых барах даже невозможно заказать кружку пива по-немецки, так как официанты не понимают местного наречия. В Room, баре недалеко от моего дома, официант родом из Израиля, Хернан, повар, – аргентинец, а хозяин заведения Джонни – техасец. За двадцать последних лет население Берлина обновилось на две трети! И не немцы приезжают в Берлин, чтобы обосноваться в этом городе, но иностранцы, желающие приобщиться к его радостям, творческому потенциалу, раскрепощенности и главным образом – к его совершенно невероятной дешевизне. Двенадцать процентов берлинцев родились за границей (за исключением Турции).

И, в конце концов, может быть, они правы! Зачем все усложнять и становиться серьезным? Зачем искать «настоящую» работу, когда здесь легко снять жилье за 500 евро в месяц? Я вспоминаю об одной девушке-диджее, которая спорила до хрипоты, считая, что 260 евро в месяц за лофт в 250 квадратных метров в бывшем пакгаузе, сохранившем уникальный отпечаток старины, расположенном на Шлейзишештрассе, одной из оживленнейших артерий города, где множество баров и ночных заведений, среди которых Watergate и Club des vision naires, – это слишком дорого. В салоне она со своими шестью подругами (они вместе снимают жилье) организуют театральные спектакли, демонстрируют фильмы, устраивают боксерские бои, собирая до шестисот зрителей.

В Берлине у каждого есть своя мечта (открыть бар, выставить работы в галерее, создать лейбл, станцевать перед Тарантино), и есть возможности в нее верить. Сесилия, испанский дизайнер, обосновавшаяся в Англии, произвела подсчет: «В течение года я вместе с подругами снимала квартиру. Чтобы пробиться в Берлине, я могла бы на эти деньги жить около трех лет!» В худшем случае, если первые шаги не приносят успеха, можно оплачивать счета, собирая пустые бутылки в биргартене или в бургерной…

Именно поэтому многие даже не представляют себе жизни среди пеленок и бутылочек с сосками. Возьмите, например, мою подругу Мейке. Двенадцать лет назад мы вместе учились на факультете. Мейке, ростом от горшка два вершка, но очень самоуверенная, первая из нашей группы рассталась с холостой жизнью. Вот уж десять лет, как она замужем за Маттиасом. Но вместе с ним она не жила ни одного дня! Они разбрелись каждый по своим углам на расстоянии в несколько улиц. Чтобы видеться, они назначают друг другу свидания. Мейке ерошит волосы, подстриженные, как у Холли Берри: «Ребенок, почему бы нет? Но это означает, что нужно переезжать, менять ритм жизни на обычный – на день и ночь – и не иметь возможности отправиться в Нью-Йорк на стажировку, если представится такой случай, к тому же надо думать о постоянном доходе».