вздыхая, надеясь на то, что хватка чужая ослабнет хоть на мгновение. Но ничего не меняется. Она поднимает лицо на него, ожидая хоть чего-то, кроме спокойного смирения. И на мгновение, вспыхивают звёзды тусклым огнём, холодно искрятся и гаснут, тяжёлыми каменными осколками на землю обрушившись. Хочется закричать, да только, голос, кажется, сорван. Хочется ударить, но силы покинули.

Мириться со всем — слишком болезненно. Она хочет вырваться, хочет оказаться на поверхности снова, и переломав остатки гордости, почти до основания разрушенной хранителем, ухватиться за край чёрного камзола, умоляя о снисхождении. Разговоре почти мгновенном и ёмком, словно они в силах понимать друг друга с полувзгляда. Словно…

Всё рушится о мерзкую правду, и грязь, которой её наделили, назвав спасением, скорее травит, нежели позволяет облегчить собственные страдания. Кэйе хочется тоже спокойствия. Вот только… Руки Дайнслейфа проводят по щекам, он оставляет невесомый поцелуй на виске. Прищурив глаза, она вздрагивает, когда её отпускают, шепотом зовя за собой. Бесполезно дёргаться, когда она понятия не имеет где находится. В памяти вспыхивают обрывки былых воспоминаний, а потому…

Звуки шагов гулким эхом ударяют по ушам, заставляя сжаться, схватившись за край чужого плаща. Он посмотрит на неё через плечо, замедлившись, поднимет уголки губ, думая что она медленно мирится с этим. А потом останавливается, осторожно беря её за руку. И кажется ему, что он делает всё правильно, ведь… Туманный цветок осторожно забивается в ноздри, заставляя по сторонам оглянуться, чтобы убедиться в том, что никто не посмеет остановить его. И сглатывая, он открывает дверь, запуская девушку в прибранное помещение. Та оглядывается, прижимая руки к груди и вздрагивает, когда дверь запирается. Она затравленно посмотрит на него, ожидая хоть каких-то слов или действий. Но тот лишь мягко улыбается, снова мягко проводит по её щекам, крепко держит, не позволяя вырваться, и разноцветные глаза забегают по сторонам, ожидая какой-либо подставы, Кэйа зажмуривается, ожидая удара, но вместо этого её прижимают к груди, шепча что-то нежное, совсем отличное от его действий. Её гладят по спине, заставляя на мгновение поверить в чужие чувства, в то что её защитят, но… Но потом мак сжимает лёгкие, заставляя сжать руки в кулаки, прежде чем аккуратно уложить те на плечи. Она закроет глаза, понимая что дверь закрыта, что выхода нет, что из чужих рук не вырваться, что ей не позволят…

Поцелуй в макушку, кажется, лишь укрепит её страх остаться здесь навсегда, ноготками поскребёт по доспеху, поднимая голову, как только тот отстранится. Вдох-выдох. Её отпустят, позволяя осмотреться. Хранитель исчезнет, на пару мгновений заставив подумать о том, что её тут оставили.

Осторожно сдвинув штору, взгляд зацепится за аккуратную постель. И где-то в мыслях ей покажется, что за ней точно следили и следили достаточно долго. Кэйа проведёт ладонью по покрывалу и улыбнётся. Какая глупость… Альберих опустится на неё, сжимая край и уткнётся лицом в постель, тихо всхлипывая. Это так глупо, так мерзко, что ей хочется засмеяться, пряча лицо в ладонях, но… Тихие шаги заставляют её успокоиться, подняться поднимая усталый взгляд на рыцаря. Чужой наклон головы, что просит её проследовать за ним. Видеть его не в латах так непривычно, что невольно хочется прикоснуться к нему, на пару мгновений устроиться под боком и сжать рукав потрёпанной рубашки, но она одёргивает себя. Нет, она не желает мириться, не хочет сгнить здесь, ведь где-то там, на поверхности… Остались её проклятые чувства и желания, которые она с таким трепетом прятала ото всех, не желая чтобы кто-то увидел их, что бы кто-то их разбил, заставляя проглотить их осколки. И глубоко вдохнув, её усаживают за стол, мягко проводя по плечам. И на мгновения она сожмёт край стола, поднимая на него взор, но через пару мгновений, перед ней поставят тарелку и оставят наедине, мягко улыбаясь напоследок.

Кэйа посмотрит на пищу, и сглатывая, осмотрится понимая, что некоторое подобие кухни, стоит признать, выглядит она лучше чем та, что находилась у неё в комнате. Сглотнув, она примется есть, понимая что большего здесь и нет. Рука осторожно опустится на низ живота. И она вспомнит обо всём, что с ней сделали. Прикусывает губу и принимается есть, надеясь на то, что ей всё-таки удастся выбраться отсюда, и тогда… Она точно не будет молчать, точно расскажет о том, почему именно избрала мир под звёздами.

* * *

Руки чужие обманчиво нежные. Её ласково целуют в лоб, прижимают к груди, кутая в одеяло, не позволяют отстраниться, проводя кончиками пальцев по животу. Чужой шепот заставит вздрогнуть и разнежиться. Уложить руки на чужую грудь и прижаться щекой к чужому плечу, понимая что всё это неправильно, но…

Чужая ласка притупляет бдительность, заставляя ту сжаться, и мгновенно забыть обо всём, лишь бы тот был рядом. И вдохнув, она сама потянется к чужим губам, почему-то думая что это безумно правильно, что ей нравится находится рядом с ним, но… Но… Где-то под рёбрами всё ещё трепыхаются желания и мечты, и она зажмурится, утыкаясь лицом в плечо Дайнслейфа. Сейчас она беспомощна, и не сможет постоять за себя. Мягкое касание к скуле рыцаря, и Альберих вздрогнет, поглаживая того по голове. Это так странно, недавно она желала убить его, сбежать, чтобы больше ни за что не видеть и не слышать о нём, но сейчас… Она закрывает глаза, чувствуя прикосновение к своему животу и закусывает губу, понимая что едва ли хоть что-то вернётся на круги своя. Улыбнувшись, она мягко коснётся его губ своими, закроет глаза, отпустит чужое лицо, чувствуя себя потерянной. Спрячет лицо в чужом плече и успокоится, получая осторожные поглаживания по спине. Её любят, и кажется… Стоит признать это, но…

Разве это не предательство собственных мечтаний, желаний и надежд? Разве после этого она имеет хоть какое-то право на чужие чувства, столь желанные, надежда на которые позволяли ей не расплакаться, не вонзить лезвие в собственный живот, желая от щенка избавиться… И в то же мгновение она резко поднимет голову, в звёзды чужих глаз заглядывая.

— Ты любишь меня, Дайнслейф? — затравленно и тихо спросит она, чувствуя как собственный организм любезно напоминает ей о наличии плода, к горлу подступает ком и на пару мгновений ей кажется, что её вывернет на простыни, что она сейчас выплюнет всё, что только когда-либо брала в рот, и осторожные касания рыцаря не успокаивают, лишь вгоняют в отчаянье, не позволяя и подумать о том, чтобы принять действительность, принять то, что теперь это помещение будет её