– А он, муж Жанны, тебя узнал? Сегодня утром?

– Натурально. И охранника моего тоже.

– И что? Испугался?

– Ни разу, – покачал головой Дима. – Спокоен, как памятник. А ведь его посадят. Я посажу. Уже бы посадил, если бы не знал о девушке в таком же платье, которая спряталась в тень. Угрозы, говоришь, поступали?

– Да, – сказала Марина. – Там было написано «Смерть близка».

– Интересно, – сказал Дима.

– Да. Мне тоже.

– Источник угроз?

– Не знаю, – покачала головой Марина и опустила глаза. – Я была уверена, что это меня пытались убить на фуршете. Но случайно досталось Жанне. Потому что не бывает таких совпадений. В тот же день, в то же самое время моего мужа сбила машина. Пойми. Дело не в ней.

– У тебя муж идиот? – вдруг спросил Дима.

– С чего ты взял? Он… обыкновенный человек. Убивать его не за что. Меня – есть за что.

– Пойдем искать курьера, – сказал Дима.

Марина встала. Дима бросил на стол крупную купюру.

– Поедем на моей машине, – сказал он. – Если на тебя покушаются, тебя надо защищать. Охрану же небось мужу оставила.

На улице моросил дождь.

Юля плакала, размазывая по лицу слезы. Глаза у нее были вспухшими, розовые белки пересекали красные прожилки.

– Я ей давно говорила. Я ей давно говорила! Давно. А она всех вокруг считала дураками. Я уверена, что ее муж все знал.

– Что все? – спросила Марина.

– Ну, и про любовника. И про то, что она его подарки назад в магазин сдает. Она же требовала и от него, и от вас… вот, – Юля посмотрела на Диму, – одинаковых подарков. А потом один из них возвращала в магазин назад, а деньги забирала.

На ногтях у Юли были нарисованы какие-то абстрактные картины.

– Кандинский? – спросил Дима, внезапно меняя тему.

– Малевич, скорее, – подхватила Марина.

– Поздний Монтиньяк, – подсказала Юля не без гордости и снова закрыла лицо руками.

– Вы думаете, ее убил муж? – спросила Марина, возвращаясь к теме разговора.

– Не знаю. Муж ее любил.

– Одно другому не мешает, – сказал Дима. – Я бы даже сказал, что в данной ситуации – способствует.

– Это точно, – подтвердила Марина. – И повышает вероятность, что убийца – именно он.

– Несомненно, – подтвердил Дима.

Юля снова принялась рыдать.

Они быстро ели, сидя напротив друга друга.

– Нам нужен курьер, – сказал Дима. – Я уже дал своим задание его найти. Как найдут, позвонят. Мы можем подозревать кого угодно, но нужны факты.

– Нам нужно понимание, – не согласилась Марина. – Общей логики. А не факты.

– Факты помогают выстроить схему, – сказал Дима, – чем больше фактов, тем легче понять генеральные закономерности. А если говорить простым русским языком, без занудства, то я убежден, что именно муж Жанны – заказчик убийства. Курьер не промахнулся, – сказал Дима. – А эти бумажки с угрозами, что поступают в вашу семью, это ваше внутреннее дело.

– Согласись, Дима, – сказала Марина, – что в наши времена из-за ревности убивают редко. Отелло перевелись. Развестись – это пожалуйста. Тоже завести любовницу – опять-таки пожалуйста. Когда-то, когда разводы были запрещены, единственной возможностью избавиться от надоевшего супруга было убийство. Но сейчас-то, к счастью, у нас в этом вопросе полная свобода.

– А если измена осуществлялась с особым цинизмом? – подмигнул Марине Дима.

– Что ж ты взял в любовницы дамочку, которая не отличалась особой щепетильностью?

– Ну, мне было все равно. У нее ноги были красивые, а больше меня ничего не интересовало.

– Циник.

– От циника слышу.

Марина подцепила вилкой кусок семги. Дима разрезал картофелину пополам.

– Ты ее совсем не любил, – сказала Марина.

– Я тоже так думал, – сказал Дима. – Вплоть до момента, когда она умерла.

– Надо дать денег ее родным.

– Надо прежде всего найти, кто это сделал.

У Марины зазвонил телефон.

– Да, Лена, – сказала Марина в трубку.

– Привет. У вас что-то случилось, да? – жалобно спросила сестра.

Марина прижала трубку плотнее к уху, чтобы не упустить ни одной мелочи, ни смены интонаций, ни вздоха.

– Виталик в больнице, – сказала Марина.

– Мне сообщила мама, – призналась Лена, – Виталик позвонил своей маме, его мама позвонила нашей, а та – мне. Он… более-менее?

– Нормально, – сказала Марина. – Ты звонишь посочувствовать?

– Не только, – ответила сестра. – Я тут странное письмо нашла… в почтовом ящике. Там написано…

Она замолчала.

– Говори, – сказала Марина.

– Ну, в общем, что смерть близка.

Марина подняла голову и уставилась на Диму. В следующую секунду что-то с силой швырнуло ее на пол. Марина на секунду зажмурилась, потом распахнула глаза. Прямо над головой пролетел стул, потом стол с оторванной ножкой. Скатерть промчалась подобно дельтаплану. Все падало, грохотало, лопнувшие стекла со звоном летели на пол и взрывались, разлетаясь на множество мелких осколков. Дима прижимал голову Марины к полу, закрывая ее ладонью. Сверху летели разбитые лампочки, куски штукатурки и листья, сорванные с фикуса взрывной волной. Лысина Димы добросовестно отражала все происходящее.

Секунду спустя Дима рывком встал и обвел взглядом поле боя. Со всех сторон слышались крики, стоны и мат. Откуда-то издалека послышался вой сирен. Дима обошел кафе. У одного парня он извлек из-под кожи на голове осколок, залил рану водкой, которую взял из бара. Еще какой-то женщине вправил палец.

– Все будут жить, – сказал он. – Где моя охрана?

Увидев выражение его глаз, Марина сочла, что лучше полежать пока на полу.

– Шеф, мы глаз не спускали… как обычно, – лепетал сероглазый шеф службы безопасности Димы, стоя навытяжку перед шефом и дрожа, как будто его руки касались высоковольтного кабеля.

Марина наконец встала с пола.

– Пластит. Твою мать, – сказал Дима. – А они проморгали. Как?

Он сам сидел за рулем. Машина с охраной ехала сзади. По неуверенным движениям охранников можно было понять, как все они сожалеют и извиняются за то, что никто не прикрыл шефа от осколков, не заметил борсетки и кожаной куртки, лежавших неподалеку на стуле. Борсетка была с ценником. Куртка тоже была только что куплена и ни разу не надевалась. Удалось найти киоск в переходе метро, в котором некто приобрел и борсетку, и куртку. Но продавец, с трудом говоривший по-русски, покупателей не запомнил. И вообще ему, вьетнамцу, все русские кажутся на одно лицо.