присутствие. Впервые за эту командировку, даже за последние годы, мне стало по настоящему страшно.

Мне теперь никогда не узнать, какую информацию удалось получить Турчину. Записей он не вел, и все, что знал, унес с собой. Это в том случае, если ему действительно удалось выяснить что-то путное. Важнее другое: тайна антиквара оказалась далеко не пустым звуком и за нее продолжают убивать людей.

Так или иначе, с гибелью Турчина единственная нить порвалась, и новую мне предстоит кропотливо связывать узел за узлом. Первый шаг на этом пути — Завадская.

Наутро, позавтракав, звоню ей и договариваюсь о встрече. Завадская предлагает мне приехать к ней в офис уже через сорок минут, и я без промедления покидаю гостиницу, всего на минуту остановившись поболтать с Надин.

По дороге еще раз повторяю свою роль. Учитывая заведомо сложный характер пожилой дамы, любая ошибка может привести к преждевременному завершению знакомства. Тем более, что Завадская мне нужна, а я ей не очень. Даже совсем не нужен.

Появилась Наталия Алексеевна Завадская на свет более семидесяти лет назад в Берлине. Род Завадских известен лет пятьсот, если не больше, и упоминается в половине всех известных летописных источников. В конце гражданской войны семья Завадских перебралась в Европу и после двух лет скитаний осела во Франции.

В отличие от большинства эмигрантов, отец Наталии Алексеевны, Алексей Дмитриевич, в период революционной смуты смог перевести из России в Европу кое-какие деньги и открыть в Париже ресторан, который очень скоро стал весьма процветающим. Дожил Алексей Дмитриевич до восьмидесяти девяти лет и во время Второй мировой войны, следуя примеру генерала Деникина, он желал победы советской армии. Призывая ее, однако, как и бывший командующий белой армией, впоследствии обернуть штыки против большевиков.

Так или иначе, деньги в семье водились и Наталия Алексеевна смогла не только получить экономическое образование в Сорбонне, но и отдаться своей страсти к коллекционированию картин. Особое внимание она отдавала художникам-членам объединений «Мир искусства» и «Голубая роза». Пыталась заниматься живописью и сама, но без особого успеха. Дважды со своей коллекцией была в советской России на выставках, но оставалась последовательно антисоветски настроенной, чем привлекала недоброжелательное внимание КГБ.

В двадцать девять лет она вышла замуж. Имеет дочь и внучку. Муж, известный французский архитектор, умер четырнадцать лет назад.

В досье приводилась пометка, сделанная бог весть когда нашим сотрудником: «Завадская имеет широкие связи в Европе и России. В обществе известна сложным характером. Имеет репутацию очень порядочного человека. Разработка не имеет перспектив. Ни при каких обстоятельствах не пойдет на сотрудничество».

Офис Завадской — небольшое помещение из двух комнат на втором этаже в старом доме на бульваре Вольтера, куда ведет лестница и где нет лифта.

Единственный сотрудник в офисе — женщина лет сорока пяти. Большой офис и многочисленный персонал Завадской не особенно и нужны. Основное занятие пожилой дамы — это частное консультирование крупных фирм по вопросам финансов и права в международных сделках, преимущественно тех, которые касаются России. Дело вполне подходящее для человека, который по своей натуре менее всего склонен работать в команде. Неуживчивость пожилой дамы широко известна, а о привычке скандализировать собеседников ходят легенды.

Завадская поразительно похожа на свои фотографии, которые я видел в одном из российских светских журналов. Высокая и очень худая седая дама в сером деловом костюме встречает меня на пороге кабинета. Все украшения — двойная нитка жемчуга на шее и платиновое кольцо с россыпью мелких алмазов на прямоугольной пластине.

По ряду причин Колесников так и не оказал обещанного содействия, и я появляюсь у Завадской без его рекомендаций. Но несколько фраз на пороге о нашем давнем знакомстве с ним прозвучали достаточно убедительно, чтобы меня хотя бы провели в кабинет. Слухи о трагическом происшествии с владельцем антикварного магазина до Парижа еще не дошли.

Несмотря на радушное приветствие взгляд бледно-голубых глаз хозяйки кабинета совершенно не меняется и оглядывает она меня довольно холодно. Когда я на мгновение запинаюсь, решая, целовать протянутую мне сухую узкую ладонь или пожать ее, Завадская слегка усмехается.

— Здравствуйте, дорогой мой. Приятно видеть свежего человека, только что приехавшего из Москвы. Что вы будете пить — чай, кофе?

Как любой эмигрант, Завадская жестковато произносит слова, интонация у нее в конце фразы неожиданно убегает вверх.

— Мне абсолютно все равно. Что проще приготовить?

Безмерная тактичность — одно из моих немногочисленных слабых мест. Завадская насмешливо приподнимает бровь:

— Проше всего мне было бы налить вам пива, благо в приемной в холодильнике его сколько угодно. Но если вам действительно все равно, я могу попросить секретаршу сделать нам кофе.

Сделав глоток крепкого кофе из чашки тончайшего фарфора и закурив сигарету, Завадская осведомляется:

— Скажите, что привело вас ко мне?

Я вкратце излагаю свою легенду высокопоставленного сотрудника российской аэрокосмичекой компании, решившего вложить деньги в живопись. О посланных из Москвы при моем участии картинах я, естественно, не говорю ни слова. Довольно скоро поток моей речи иссякает, и я умолкаю. Повисает неприятная пауза. Пожевав тонкими губами, Завадская неожиданно спрашивает:

— А чем же вы, голубчик, занимаетесь и сколько получаете в этой вашей компании, что можете позволить себе покупать живопись?

Таких вопросов мне до сих пор никто не задавал. Моя легенда вообще никого особенно не интересовала. В Москве достаточно сказать, что ты связан с нефтяным бизнесом, и всем все мгновенно становится ясно. А здесь… Пока я решаю, как лучше объяснить Завадской, откуда у сотрудника нефтяной компании могут быть деньги, вздорная старуха сама приходит мне на помощь:

— Понятно, в России по-прежнему крадут. На зарплату картин ведь не купишь. Ну да ладно, это ваше дело. Ваше и налоговой службы. Так что же, голубчик, я могу вам посоветовать? Ведь коллекционирование — дело очень личное, если хотите, интимное. Вы должны собирать те вещи, в которых вы чувствуете душу. Можно, конечно, собирать одновременно авангард и передвижников, но это граничит с абсурдом. Конечно, вам нужен профессиональный совет, я это понимаю. Иначе можете наделать смешных ошибок.

— Для кого смешных?

— Для окружающих, конечно. Вам будет не до смеха. Я недавно была в Германии, у одного хорошего знакомого. Он богат, пытается коллекционировать живопись. Очень милый человек, но полнейший идиот в нашем деле. Прячет за шкафом и по строгому секрету показывает друзьям несколько икон, якобы украденных из русских церквей и проданных ему парой мелких жуликов. Но кроме того он мне показывал несколько работ Верещагина. Специально вызвал к себе. Старый дуралей был страшно горд, просто сиял от счастья. А