те, кто пытался искать в ней спасение, становились порой более русскими, чем сами иные русские. Всем известны имена Михаила Богдановича Барклая де Толли, Владимира Ивановича Даля, причём список этот можно продолжать бесконечно. Речь опять-таки вовсе не о том.

С годами тот, кого мы знаем под именем Пётр Первый, перестал достаточно полно исполнять задачи, поставленные зарубежными хозяевами, и даже создал Российскую империю, вместо того чтобы полностью сокрушить Россию. Для кого создавал империю? Для русских? А может быть, именно для себя? Вошёл во вкус царствования и пожелал править, не покоряясь силам властным, что нависали над ним. Тогда и была решена его судьба. Повторю сказанное выше: существуют доказательные исследования, в которых утверждается, что он умер от отравления. Ну а о том, что на Западе внимательно следили за поведением своего ставленника и готовились ко всякого рода неожиданностям, свидетельствует ещё один любопытный факт, которого коснусь на последующих страницах.

А пока важно другое. Умер царь не скоропостижно, а, следовательно, мог вполне выполнить свои узаконения о престолонаследии, по которым император мог назначать наследника не по традициям, сложившимся в России, а по собственному произволу.

По свидетельству современников, император, будучи на смертном одре, чувствуя, что настаёт последняя минута, взмахнул рукой и произнёс:

– Отдайте всё…

Но не договорил, рука безжизненно упала, и он отправился к неведомым нам праотцам.

К тому времени престолонаследие на Руси прошло свою серьёзную эволюцию от «лествичного восхождения», принёсшего много раздоров и междоусобиц, к наследованию «по отчине и дедине», то есть выработано было кровью и смутами. «По отчине и дедине» власть должна была перейти к старшему сыну императора, но, поскольку старший сын был умерщвлён по приказу самого Петра, наследовать её должен был его сын – внук настоящего Петра Алексеевича Романова, тоже по иронии судьбы Пётр Алексеевич.

Нельзя с уверенностью сказать, что умирающий император лишь взмахнул рукой да сказал: «Отдайте всё…», и умер, не указав кому. Он ведь видел своей преемницей дочь Анну и вряд ли мог указать на внука. Но окружали его в последние минуты жизни сановники, которые имели свои взгляды на то, кто должен править Россией. Меншикова не устраивали ни теперь уже герцогиня Анна Петровна, ни цесаревна Елизавета Петровна, ни царевич Пётр. Его устраивала именно обозная девка Марта Самуиловна, наречённая Екатериной Алексеевной. Почему? По некоторым данным, он уже успел разделить с ней ложе, поскольку к ней можно применить старый анекдот о француженке, ключевые слова которого – «это не повод для знакомства», то есть постель – сущие пустяки. Недаром муженёк поставил в её комнате заспиртованную голову любовника.

Петр I на смертном ложе. Художник И. Г. Таннауэр

Вполне понятно, что старая русская знать, которую ещё не полностью выкорчевал «преобразователь», поскольку она нужна была для самого существования империи, не могла принять такую императрицу, да и не было до сей поры на русском престоле женщин.

Меншиков не мог не понимать, что предстоит жестокая борьба за престол. Противники же его в этой борьбе, во главе которых стоял действительный тайный советник Дмитрий Михайлович Голицын (1665–1737), тоже обладали достаточной силой влияния на происходящие события. К тому же они уповали на старый русский закон престолонаследия «по отчине и дедине», несмотря на то что Пётр в 1722 году упразднил его «Указом о престолонаследии», согласно которому монарх получал право назначать наследника престола не по давно устоявшимся на Руси правилам, а, как тогда говорили, «по произволу». Настал момент, когда можно было возвратиться к старым принципам.

Получалось, что, если опираться на традиции, у Марты-Екатерины шансов занять престол оказывалось очень немного, да и правительницей при малолетнем Петре она вряд ли могла стать – не её он чадо.

Когда стало ясно, что дни императора сочтены, Меншиков развернул бурную деятельность по составлению заговора, прежде всего привлекая тех, кому было выгодно вступление на престол Екатерины и крайне опасно восшествие на трон внука императора.

Союзником Меншикова стал граф Пётр Андреевич Толстой (1645–1729), один из руководителей Преображенского приказа и Тайной канцелярии. Для него воцарение Петра, сына Алексея Петровича, арестованного и истязаемого им самим, а затем и казнённого, было смерти подобно. Он понимал, что те, кто выступает за внука императора, непременно разделаются с ним, причём в скором времени. Поддержал Меншикова и генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский, камергер, обер-шталмейстер, генерал-аншеф.

Обстановка обострялась по мере ухудшения самочувствия императора. Некоторое время чаша весов не склонялась ни в ту, ни в другую сторону.

Меншиков понял, что вопрос нужно решить силовым путём, то есть фактически брать власть с помощью гвардии. Но её надо было ещё привлечь на свою сторону. Начал обработку генерал-аншефа Ивана Ивановича Бутурлина.

Убеждать пришлось довольно долго, указывая на выгоды, которые последуют при возведении на престол Екатерины. Согласие Бутурлина явилось предательством, ну а предательства такого рода, что мы увидим далее, Провидение не прощает.

Заручившись поддержкой Бутурлина, Меншиков стал ожидать развязки.

Когда же стало ясно, что сочтены уже не дни, а часы жизни императора, Бутурлин по сигналу Меншикова привёл ко дворцу гвардейские полки и в момент кончины приказал бить в барабаны.

Присутствовавший при кончине императора генерал-фельдмаршал князь Аникита Иванович Репнин (1668–1726) попытался выяснить, почему гвардейские полки окружили дворец.

Бутурлин признался, что гвардия поднята по тревоге по его приказу.

Репнин, как старший по чину, потребовал объяснений. Бутурлин спокойно заявил, что сделал это по повелению императрицы Екатерины Алексеевны, подданным коей является.

Стало ясно, что чины и звания в данный момент потеряли всякий смысл и всякое значение.

Тем не менее спор о власти возник, едва остановилось сердце императора. О нём уже никто не вспоминал и никто не думал. Театральные представления, связанные со скорбью, на время были отставлены. Сторонники отрока Петра, которые были, по определению, более совестливы и более человечны, поскольку не потеряли русского облика, вовсе не питали особого уважения к антироссийским реформам. Ну а те, кто стоял за возведение на престол иноземки из обоза, вряд ли вообще понимали, что есть совесть и честь.

Им сразу стало ясно, что в случае победы сторонников Петра никакой возможности благоденствовать в России ни для самой овдовевшей императрицы, ни для Меншикова не останется. Тем не менее Меншиков выдержал некоторое время, а потом шепнул Бутурлину, что час настал.

Тут же в помещение вошли гвардейцы, по образному замечанию некоторых историков, гремя шпорами, и объявили свою, разумеется, подсказанную им Меншиковым волю. Так совершился первый из многочисленных дворцовых переворотов XVIII века.

Ну а теперь, забегая вперёд, надо сказать