– Да я не о том. Я твою подружку имею в виду. Запаздывает с платежами. Легко догадаться, что она торгует у меня за спиной, затеяв невинную игру в кошки-мышки. Точно, как азартный игрок. Впрочем, я человек не жестокий, соответственно своему имени. Мать у меня сильно верующая. Но не считаю настоящей жестокостью поджог, вандализм и шантаж. Понял?

– Понял. Сколько она задолжала?

– Грубо говоря, одну тысячу долларов.

Я вытащил бумажник.

– Вот. А ты посоветуй Мэри выйти из дела.

– Да, по-моему, с Мэри пора попрощаться. Нынче вечером верну плюшевые игрушки.

– По-моему, ты не из тех, кто забавляется с плюшевыми игрушками. Извини, конечно.

– Редко. Чертовы зверушки для нее как дети. Долбаные американцы… Поэтому я их похитил. Я хоть и преступник, но христианин. Фактически, «преступник» – слишком сильно сказано. Просто водонос в пустыне, и все. – Он пересчитал деньги. – Благодаря тебе животные целы. Я делаю дурные дела, но не зверствую.

– Принесешь вечером игрушки?

– Только сейчас вспомнил, что надо смотаться к границе. Может, завтра. Ты тут еще будешь?

– Уеду. Не занесешь ли к технику-смотрителю? Скажи, что я оставил Мэри в подарок. Обязательно вывали на пол, коробку с собой забери.

– Мне никогда этот техник не нравился, задница.

– Обязательно вывали, Хесус.

– Вывалю. Спасибо за деньги.

Мексиканец ушел, я смотрел на дверь спальни. Теперь что-то не позволяло мне заглянуть туда, а желание знать то возникало, то исчезало.

Тем временем я раздумывал о выпивке, упомянутой Мэри. Когда в последний раз напился, дело было плохо. Меня трясло так, что я боялся треснуть напополам или спровоцировать землетрясение. До того произошло еще кое-что нехорошее. Рози собралась меня шмякнуть, я перехватил руку, подержал несколько секунд, раздумывая, не вывернуть ли запястье в отместку за все полученные оплеухи. Но так и не принял решения, потому что другая рука рванулась, врезалась в желудок с такой силой, что я повалился на журнальный столик, разбив стакан и чудом лишь поцарапавшись при падении.

Это была наша последняя двусторонняя домашняя стычка. Рози меня заставила ездить в жуткую даль в Гузберри на курсы, где учили справляться с приступами злобы. Занятия посещали еще два десятка мужчин, ни один из которых, видимо, не получал по морде три тысячи раз. Сомневаюсь, чтоб они объясняли любопытствующим незнакомцам свои синяки падением с подвальной лестницы. У нас с Рози даже подвала не было.

После этого я ни разу не пил. Пускал в ход фантазию, чтоб заполнить пустоты. Стал чрезмерно чувствительным к солнечному свету и его разнообразным эффектам. Мир долго был кубистическим, а потом перестал. Трудно вспомнить, чего больше дал мне отказ от алкоголя – потерь или приобретений. Я пошел на кухню, открыл шкафчик. Прежде чем откупорить бутылку, вспомнил запах виски, отдающий деревянной бочкой. За выпивку можно пинком под зад вылететь с доски «Монополии»,[11]но Бродяга любил свой напиток, разъезжая по доске в серебристом автомобиле. Выпивка облегчала его совесть, связывала дороги, по которым он ехал, в зигзагообразную головоломку Бабушки Мозес.[12]Я был пасторальным пьяницей, невинным, как горная долина. Однако на следующий день жизнь уже шла на картине Дали.

Дверь квартиры открылась. Я захлопнул шкафчик. Услышал, как на пол упали ключи, потом раздался плач. Заглянув за угол, увидел Мэри, которая тряслась и дрыгала ногами, как испуганная девочка на качелях. Я сел рядом, обнял ее за плечи, прижал к себе. В тот момент можно было бы поцеловать ее, сочувственно чмокнуть в щеку, потом, чуть подольше, в висок, наконец, в горестно надутые, видимо, из-за нашего южного гостя губы.

– Хесус только что приходил.

– Ох, Джон, что он сказал?

– Сказал спасибо, когда я отдал ему тысячу долларов.

– Что?

– Расплатился с ним. Так что за дверью спальни ничего больше не будет. Все кончено. Ищи настоящее секретарское место. Завтра Хесус вернет игрушки, как воскрешенного Лазаря. Деннис их принесет, как только подберет с пола. Я даже не спрашиваю, в чем вообще дело. У меня свои тайны.

– Настоящий «Мальчишка Харди».[13]

– Я устал. На сегодня с меня хватит.

– Дело в черепаховых яйцах.

– В чем?

– Я тебе все объясню. Я поставляю черепаховые яйца из Мексики. Мексиканцы воруют их на побережье. Здешние иммигранты жить без них не могут, поэтому шайки контрабандистов толкают их через границу. Наверняка можно толкать побольше. Я их держу в задней комнате, доставляю заказчикам. Если где-нибудь найдешь подпольную забегаловку, спрашивай черепаховые яйца. Официантка, может быть, посмеется, а может быть, чуть улыбнется и принесет на тарелке яйца исчезающего вида. Я выполнила последний заказ, деньги себе оставила и потратила. Даже не знаю, о чем думала – неужели никто не заметил бы, что не получил за ту партию деньги?… А теперь не смогу взглянуть в глаза своим зверушкам.

– Они плюшевые.

– Они знают.

Она снова заплакала, превратившись в знакомую Мэри, которая выпрашивает поцелуи.

– Хесус не такой плохой парень, – продолжала она. – Не знаю, чем еще занимается, но, по крайней мере, ко мне относится хорошо. Я с ним не сплю, хотя ему хотелось бы. Вот как все началось. У них контора за городом, я пришла на собеседование. Сначала просто записала несколько телефонных сообщений. Сплошь какие-то дикие, международные, по-испански. Потом меня спросили, смогу ли я вести бухгалтерию. Потом спросили, смогу ли работать дома. Потом спросили, смогу ли хранить у себя кое-что и по необходимости доставлять. Объяснили, что именно – я отказалась. Хесус улыбнулся и говорит, что они не выплачивают пособия по безработице. Хрустнул костяшками пальцев и говорит, что пособия по нетрудоспособности тоже не выплачивают. Ему требуется глухонемая белая девушка, которая за хорошую плату с невинным видом носила бы в рестораны коробки.

– Да ты ведь не глухонемая. Первым делом, зачем тут торчишь?

Она вывернулась из объятий, вместо сладкой Мэри остался дымящийся окурок.

– Стараюсь найти себя. – Плечи ее поникли, она прикоснулась к моему лицу, я отдернул голову. – В чем дело? Слушай, я виновата. Страшно злюсь на себя. Может, останешься на ночь – вдруг он вернется?