— Соня! — тепло приветствовал он ее. — Как хорошо, что ты приехала.

— Привет, папа. — Она еще крепче обняла отца.

На низком столике в гостиной уже стояли поднос с чашками и блюдцами, кувшин с молоком и маленькая тарелка с печеньем к чаю. Джек настоял, чтобы Соня присела за стол, а сам сходил на кухню и принес чайник для заварки, который громко позвякивал, пока он его нес и ставил на поднос. Из горлышка на ковер пролилась коричневатая жидкость, но Соня знала, что лучше помощь не предлагать. Она старалась не задеть чувство собственного достоинства старика.

Когда отец взял ситечко и горячая коричневая жидкость полилась в чашку, Соня начала обычные расспросы.

— Ну и как…

Ее оборвал на полуслове звук поезда, промчавшегося мимо, всего в нескольких метрах от задней стены здания — этого оказалось достаточно, чтобы от вибрации горшок с маленьким кактусом, стоявший на подоконнике, упал на пол.

— Какая досада! — вздохнул старик, вскакивая. — Я уверен, что эти поезда стали ходить гораздо чаще, понимаешь?

Когда были принесены щетка с совком и рассыпавшийся гравий, сухая земля и непосредственно колючий кактус были терпеливо собраны и водружены назад в пластмассовый горшок, беседа возобновилась. Разговор шел по накатанной колее: чем Джек занимался в последние пару недель, что сказал доктор о его артрите, сколько ждать, пока заменят тазобедренный сустав, как он сходил в Хэмптон-Корт[15]во время недавней прогулки с другими пенсионерами, которые пришли в центр помощи инвалидам и пожилым людям. Он рассказал, что был на похоронах одного старого армейского приятеля. Последнее, казалось, стало главным событием месяца, похороны вносили разнообразие в монотонную жизнь сельских клубов, предоставляя прекрасную возможность встретиться тем, кто еще жив, и часами вспоминать о былом, прихлебывая первосортный чай.

Соня, не сводя с отца глаз, внимательно слушала его веселые истории. Сидя в автоматически регулируемом кресле — подарке от них с Джеймсом на семидесятипятилетие, — он выглядел довольным, но каким-то чужим в этом интерьере, таком же безликом, как и зал ожидания на вокзале. Все казалось временным, за исключением нелепой мебели эпохи короля Эдуарда, с которой он наотрез отказался расставаться, когда переезжал из старого дома. Эти массивные громадины темного красного дерева являлись ниточкой, связывающей его с тем местом, где он жил с Сониной матерью. И несмотря на то что мебель была абсолютно непрактичной — сервант занял всю гостиную, а комод был настолько широким, что закрывал половину окна в его и без того темной спальне, — он с ней не расставался, как и с целым садом паучников, загромоздивших комнаты своими пыльными листьями.

Когда отец рассказал все новости о своей жизни за последние несколько недель, настал Сонин черед. Для нее это всегда было непростой задачей. Интриги в рекламном бизнесе были темным лесом для человека, который всю жизнь проработал учителем, поэтому она старалась сводить к минимуму разговоры о работе, пытаясь представить все так, словно она просто сочиняет рекламные ролики, — это непосвященному человеку понять было проще. Ее общественная жизнь являлась для отца такой же загадкой. В свой последний визит, однако, она рассказала ему о том, что начала посещать уроки танцев. Энтузиазм отца Соню удивил.

— А какими именно танцами ты занялась? Кто преподаватели? Какие туфли ты надеваешь? — засыпал он дочь вопросами.

Соня подивилась тому, как много знает ее отец о танцах.

— Мы с твоей мамой в молодые годы много танцевали, когда встречались и когда поженились, — сказал он. — В пятидесятых все танцевали! Казалось, мы все праздновали окончание войны.

— И часто вы танцевали?

— Дважды в неделю как пить дать! По субботам — всегда и частенько по воскресеньям и понедельникам.

Он улыбнулся дочери. Джек любил, когда она приезжала, он понимал, как, должно быть, непросто ей выкроить время в своем плотном графике на эти визиты. Тем не менее он всегда избегал разговоров о прошлом. Думая, что детям неинтересно слушать воспоминания родителях о былых деньках, Джек старался обходить подобные темы.

— Но говорят, что самое ценное в жизни — свобода, согласна? — улыбнулся он, надеясь на то, что, имея прекрасный дом и дорогую машину, его дочь не забыла об этом.

Соня согласно кивнула.

— Просто не могу поверить, что никогда не слышала об этом.

— Мы перестали танцевать вскоре после твоего рождения.

Хотя мама умерла, когда Соне исполнилось шестнадцать, было странно, что она никогда не знала об этой стороне родительской жизни. Как и большинство детей, она не слишком-то интересовалась тем, чем отец с матерью занимались до ее рождения.

— Неужели ты не помнишь, как сама в детстве занималась танцами? — спросил он. — Ты ходила на занятия каждую субботу. Смотри!

Джек порылся в комоде и отыскал несколько фотографий. Сверху лежал снимок Сони, бледной и самоуверенной девочки в белой балетной пачке, стоящей у камина в доме, где она родилась. Соню больше заинтересовали другие, на которых были запечатлены ее родители во время различных танцевальных праздников. На одной фотографии они вместе: ее отец — нельзя сказать, что он очень изменился с тех пор, однако волос на голове у него было побольше, — и мама, стройная, грациозная, черные волосы собраны в тугой пучок. В руках они держали кубок, а на обороте снимка карандашом была сделана надпись: «1953. Танго. Первое место». Было еще несколько фотографий, в основном с соревнований.

Соня в обеих руках держала по фотографии.

— Это на самом деле мама?

Она запомнила ее хрупкой полупарализованной седовласой женщиной. На снимке она была живой, сильной, и, что больше всего поразило Соню, мама стояла. Было непросто пересмотреть свое созданное за многие годы представление о матери.

— Мы все тогда были отличными танцорами, — заверил Джек дочь. — Нас учили правильно двигаться, мы вместе танцевали. Сейчас люди так не танцуют.

Эти снимки настолько растрогали Джека, что он молча смотрел на собственное изображение. Оно всколыхнуло воспоминания о том, как они с Мэри не всегда танцевали согласно правилам. Главное правило танца — ведет партнер, но в их паре не всегда было так. По едва уловимым движениям, были ли это танго, румба или пасадобль, Джек понимал, что Мэри желает, чтобы вела она. Они разработали собственный язык: легко сжимая предплечье Джека, Мэри давала понять, чего хочет. Она полностью контролировала танец. А как же могло быть иначе, ведь она начала танцевать с тех пор, как научилась ходить, и танцевала до тех пор, пока ноги были в силах носить вес ее тела.

Джек обнаружил еще один конверт с фотографиями. На каждой были запечатлены они с женой, застывшие в определенной позе, а на обороте стояли дата и танец, за который они получили приз.