В четвертой позиции ноги расставлены по вертикали точно на длину стопы, центр тяжести посередине. Как если бы танцовщик сделал точно отмеренный шаг вперед, но остановился на полпути, распределив вес тела на обе ноги (с развернутыми ступнями). Пятая позиция как бы суммирует все позиции сразу, она позволяет танцовщику двигаться в стороны, вперед и назад, не отклоняясь от своего геометрически выверенного линейного направления. Пятка одной стопы следует за носком другой, устанавливая бедра совершенно вертикально и удерживая равновесие.

Таким образом, позиции составляли своего рода карту, подготавливая ноги к движению по точной траектории вперед, в сторону или назад (не допуская никаких шатаний); они предусматривали и определяли движение, гарантируя его сдержанность и соразмерность. «Шаги, – указывал Фейё, – должны ограничиваться рамками позиций»28.

Для положений рук тоже была составлена «карта», хоть и не столь точная. Например, в идеале руки должны раскрываться в стороны во второй позиции на уровне живота. Однако если танцовщик маленького роста, руки следует приподнять и раскрыть пошире, чтобы визуально добавить ему роста. Чересчур высокий рост можно компенсировать, опустив руки пониже или согнув их в локтях (укоротить). Однако руки никогда не следует поднимать выше плеч, потому как подобное несоответствие означает страдание или потерю контроля. Руки поднимали только фурии и другие злые духи.

Точные позиции рук, запястий и кистей зачастую оставлялись на усмотрение танцовщика, но это не значит, что они не были регламентированы. Большое значение придавалось тому, как предлагать руку, носить веер, снимать шляпу или перчатки; при этом предполагалось, что пальцы изящно изогнуты, а указательный и большой соединены, как будто держат юбку (или, возможно, скрипичный смычок). Ладоням отводилось особое место, как будто они жили отдельной от пальцев и запястий жизнью, и простой поворот ладони вверх или вниз мог изменить всю манеру держаться. Важная роль отводилась кистям рук, и Рамо советовал держать их ни расслабленными, ни сжатыми, как бы не участвующими в движении, но готовыми действовать.

Соотношения между конечностями тоже были тщательно определены. Тело делилось горизонтально на уровне талии так же, как юбка (позднее – пачка) отделяет верхнюю часть тела от нижней, при этом по центру оно разделялось вертикально, как если бы вертикальная линия проходила от макушки через позвоночник к полу. Танцовщик должен был выстраивать движение вдоль и поперек между этими направлениями с севера на юг и с востока на запад. Так, например, считалось, что лодыжки, колени и бедра соотносятся с запястьями, локтями и плечами. Если колено сгибалось, локоть должен был ответить, если сгибалась лодыжка, должно было отозваться запястье. Кроме того, согласно традиции contrapposto[8]в изобразительном искусстве, если правое плечо и рука разворачивались вперед, то в противовес нужно было изменить положение левого бедра и левой ноги. Мастерство во многом заключалось в координации многочисленных и одновременных движений тела по всем хитроумным, но четко прописанным правилам.

Многое зависело от характера музыки, и в верху страницы Фейё отмечал музыку для каждой зарисованной фигуры, а также дробил свои изящные узоры на фрагменты, заключавшие движение на определенный музыкальный размер. Опасаясь показных украшательств, танцовщики при этом ценили изысканные темпы, устойчивые и четко различимые темпоритмы, решенные эффектным образом. Выбор музыки зависел от восприимчивости тела, тонко настроенного и подготовленного к реакции на малейший музыкальный намек. Каждая конечность, каждое нервное окончание должно быть напряжено и готово к движению.

От танцовщика требовалось, чтобы тело постоянно оставалось в состоянии готовности: колени слегка согнуты, пятки немного оторваны от пола, конечности уравновешивают центр тяжести. Равновесие было крайне важно, но это не неподвижная точка, когда танцовщик замирает в определенной позе, а напротив, целый ряд микропоправок и подвижек. Подразумевалось, что переход из одной позиции в другую, по определению Фейё, – «бесшовное перенесение». Действительно, плавное исполнение зависело от умелого владения подъемом стопы (вытянутой от колена) в коротких шагах, как в demi-coupé[9], преувеличенном движении при ходьбе со сгибанием коленей и подъемом на носки, тонко акцентирующем ритм. В la belle danse эта часть стопы работала как амортизатор и регулятор тонкой настройки, постоянно выверяя центровку корпуса и слегка, практически незаметно, видоизменяя движение. Как если бы в словесной форме искусное использование стоп и коленей могло бы украсить фразу или смягчить неловкий момент. Оно придавало исполнителю виртуозности и легкости29.

Кроме того, в танцевальных движениях запечатлелось напоминание об этикете. Plié, например, простое сгибание коленей, подготовка к па или прыжку, одновременно было признаком смиренности, так как ассоциировалось с reverence, – и чем важнее была особа, которой кланялись, тем глубже нужно было присесть. Точно так же отклонение корпуса было не только формальным элементом, но и несло социальный оттенок. Рамо напоминал своим читателям: «Если кто-либо идет навстречу, вы должны развернуть плечи», чтобы позволить пройти. Оставались и отзвуки этикета фехтования: effacé означало «отход» или отведение корпуса в сторону, чтобы избежать взгляда партнера. А выворотность не требовала (как это стало позже) выведения ног и стоп на физически экстремальную линию в 180 градусов. Скорее имелась в виду свободная сдержанная стойка, которая обозначала легкость бытия, элегантность и грацию30.

Когда мужчина и женщина танцевали вместе, они, как правило, исполняли одинаковые движения в зеркальном отражении, однако мужчинам дозволялась виртуозность, в то время как женщины должны были проявлять бесстрастность. Отношения между танцующими были рыцарскими: мужчина совершал подвиги исполнительской техники в честь своей застенчивой дамы, и отражали широко распространенные взгляды на сексуальность: считалось, что биологически и физически женщины такие же, как мужчины, только менее развиты и не такие «горячие». Различия заключались в степени, а не природе, и это также проявлялось в танцах.

Действовали и другие категории иерархии: не все тела считались равными. Сообразно идее (как ее сформулировал Сен-Симон) о том, что «градация, неодинаковость и различия» заданы природой и желанны – как в обществе, так и в физическом мире, – одни тела признались «высшими» и более подходящими для исполнения благородного стиля, чем другие. В знак признания этого, казалось бы, бесспорного факта (все тела действительно разные) со временем танцовщиков все чаще стали подразделять по жанрам на «серьезных» или «благородных», «полугероев» и (по нисходящей) «комических». Это подразделение не было жестким или раз и навсегда установленным, например, танцовщик мог переходить в другой жанр в определенном танце и даже переиначивать стиль движения, чтобы создать необычный эффект: экзотический, фантазийный, бурлескный. До 1820-х, когда данные категории (раскритикованные и исчерпавшие себя) исчезли, они заложили важные ограничения, воспринятые многими как должное31.