Он изложил свои мысли о современном положении Ирана. Главная задача в том, чтобы вывести страну на передовые рубежи в короткий срок. Однако одна из основных трудностей состоит в острой нехватке рабочей силы, особенно квалифицированных кадров. Все остальное внутри страны есть – природные богатства, финансовые средства, большие планы и твердое руководство. К соединению всех этих факторов для развития страны и направлены усилия шаха и правительства, говорил он. Но для успешного продвижения вперед нужны и благоприятные внешние условия, особенно в регионе, где находится Иран. Иран стремится примирить разногласия между Индией и Пакистаном, Афганистаном и Пакистаном. Улучшились отношения и с арабскими странами, особенно после урегулирования споров с Ираком. Однако положение в самом арабском мире нестабильное – арабские государства часто ссорятся, затем мирятся и вновь ссорятся.

Большие противоречия у Ирана с западноевропейскими странами. Европейский «Общий рынок» хочет диктовать свои условия Ирану, но из этого ничего не выйдет – Иран будет иметь дело с европейскими странами в двустороннем порядке, используя конкретную заинтересованность каждой страны в экономических отношениях с Ираном. Поэтому неплохо пошли дела у Ирана с ФРГ и Францией; с Англией – хуже, «эта страна уже потеряла свой вес».

«Отношения Ирана с США сложнее, – продолжал Ховейда, – на них полагаться нельзя. Мы не знаем, что собой представляет Картер». Недавнее письмо Картера шаху – неплохое, но зачем Картер закончил его обращением к шаху «пишите мне» – так же, как и в письме Картера Сахарову. Это задело шаха, все-таки он монарх, а не диссидент.

Нынешнее правительство США, – острил Ховейда, – это правительство кока-колы, эта компания даже обратилась ко мне с предложением помочь установить контакты с новой американской администрацией – я отказался: есть много других официальных путей».

Ховейда прозорливо предугадывал, что советник по вопросам национальной безопасности Бжезинский возьмет верх над госсекретарем Вэнсом. «Ну уж и то хорошо, – шутил он, – что Бжезинский польского, а не немецкого происхождения, как Киссинджер».

Американцы ведут себя развязно в отношении Ирана, говорил Ховейда, пытаются вмешиваться во внутренние дела, и в целом у Ирана в отношениях с США больше проблем, чем с Советским Союзом. Хотя между Ираном и Советским Союзом существуют глубокие различия в идеологии, однако у руководителей обеих стран есть понимание государственных интересов друг друга. Поэтому он, Ховейда, всегда оптимист в том, что касается советско-иранских отношений.

Тема отношений Ирана с США весьма часто затрагивалась в беседах с Ховейдой. Он уверял, как и шах, что США нужны Ирану «временно», до овладения военной и промышленной техникой, Иран не становится зависимой страной, твердили они. Иногда в интервью журналистам Ховейда допускал и критические замечания в адрес США, хотя и не столь резкого характера, особенно в те моменты, когда в ирано-американских отношениях что-то не ладилось. Да и вряд ли он был склонен считать США действительно опорой режима, к чему вел дело шах. Он рассказывал мне, что отказывается принимать приглашения американского посла на обед. «На обед я только хожу к друзьям, – говорил он, – или если на нем присутствует лицо, мне равное, например, премьер-министр другой страны». Приглашения на обед ко мне, однако, он принимал, всегда чувствовал и вел себя весьма свободно.

Ховейда оказывал значительную помощь в практических вопросах советско-иранских отношений, помогал пробиваться через бюрократические рогатки, которые ставились зачастую государственным аппаратом. У него можно было получить решение даже сложных вопросов, особенно экономических, если он убеждался в правоте позиции советской стороны и, конечно, если он видел, что такое решение будет способствовать долгосрочным интересам отношений Ирана с Советским Союзом.

Часто при обращении к нему он, выслушав аргументы и изучив представленные нами материалы, просто говорил: оставьте это мне, я сам улажу дело. Можно считать, что он по каким-то соображениям стремился демонстрировать расположение к Советскому Союзу и, следовательно, советскому послу. Несомненно, Ховейда информировал шаха о своих беседах, мы это также знали, и поэтому беседы с Ховейдой представляли собой удобный канал и для доведения до шаха тех или иных соображений и вопросов.

В Иране вообще взаимная слежка была весьма распространена. Ховейда часто со смешком, но несколько прихвастывая говорил, насколько хорошо работает иранская контрразведка. Однажды он рассказал даже о циркуляре, который САВАК разослал своим отделениям: в нем предупреждалось, так сказать для ориентировки, что шах и премьер-министр Ховейда хорошо относятся к совпослу. Ховейда смеялся над этим циркуляром: дескать, переусердствовал САВАК – известить-то известил, а что из этого должно следовать, чинам полиции не известно, поэтому и идут запросы: что же делать САВАКу?

Шах обычно сам информировал Ховейду о содержании моих бесед с ним, это чувствовалось по высказываниям Ховейды, иногда он и прямо говорил об этом. Позднее, когда отношение шаха к Ховейде ухудшилось, шах перестал информировать Ховейду, тогда сам премьер-министр расспрашивал меня, о чем была беседа с шахом. (Не знаю, записывались ли каким-либо образом беседы шаха, он принимал меня всегда один, никаких пометок не делал. Однако после свержения шаха мне стало известно, что новые власти тщательно изучали досье САВАКа на советского посла, в частности содержание бесед с шахом, но ничего инкриминирующего, видимо, не нашли.)

Когда шах сместил Ховейду с поста премьер-министра и назначил его министром двора, он также в своей шутливой манере рассказал, что в одном из секретных донесений САВАКа кратко, но многозначительно сообщалось, что Ховейда «часто встречался с советским послом, а содержание бесед не известно». Ховейда смеялся: «Они забыли, что эти донесения посылаются в три адреса: шаху, премьер-министру и министру двора, т. е. и мне!»

Что означали эти шуточки Ховейды насчет надзора САВАКа над советским послом? Складывалось невольно впечатление, что Ховейда как бы предупреждает о возможной опасности. Пользуясь таким отношением Ховейды, я ему однажды пожаловался, что какие-то лица весьма бесцеремонно ведут себя в отношении советского посла, ходят буквально по пятам, да и напротив ворот посольства непонятно зачем торчит будка с прохладительными напитками, которых никто не пьет, зато постоянно одни и те же лица пристают к советским людям и всем другим, направляющимся в посольство. Вскоре слежка, во всяком случае видимая, прекратилась, знакомые физиономии были убраны. Но… через некоторое время появились другие.

Эта откровенность Ховейды, конечно, имела и цель – расположить советского посла, сделать беседы с ним более свободными.

Ну что ж, это обстоятельство, конечно, учитывалось нами.

Ховейда, когда был премьером, приглашал к себе иногда меня и несколько сотрудников посольства с женами пообедать, посмотреть вместе какой-нибудь советский кинофильм, отметить встречу иранского нового года – Ноуруза – в его маленьком домике в районе Ноушахра на побережье Каспийского моря, для чего он даже предоставлял небольшой самолет. Держался всегда гостеприимно, много шутил, но и использовал такие встречи для серьезной беседы по вопросам, которые удобнее было затронуть именно в непринужденной обстановке. Сам садился за руль пляжного вездехода или мотоцикла, катал гостей; на обед к нам, например, приехал с полагающейся ему большой охраной, но сам был за рулем.