Она еще раз посмотрела на тех двоих, поедающих мертвого дракона. От этого слабака осталось совсем немного — красные ребра, груда внутренностей и кусок хвоста. Слабый сделался пищей сильного. Один из драконов заметил ее. Он поднял окровавленную морду, оскалился и выгнул дугой темно-красную шею.

— Ранкулос! — назвал он свое имя, пытаясь ее устрашить.

Серебряные глаза, казалось, метали в нее молнии.

Она должна была отступить. Она же слабая, она урод. Но зрелище оскаленных зубов тронуло что-то внутри. Он не имел права бросать ей вызов! Никто не имел права.

— Синтара! — прошипела она в ответ. — Синтара!

Она шагнула вперед, к останкам, и тут ей в спину ударил поток воздуха. Синтара развернулась, пригибая голову, но оказалось, что это всего лишь вернулась Тинталья с новой добычей. Лань упала Синтаре чуть ли не под ноги. Туша была совсем свежей, карие глаза животного еще оставались ясными, и кровь текла из глубоких ран на спине. Синтара забыла о Ранкулосе и жалких останках, которые он защищал. Она прыгнула к упавшей лани.

О своих неодинаковых лапах драконица опять забыла, но на этот раз успела собраться и не упала. Протянула передние лапы к добыче и прошипела:

— Синтара!

Склонившись над тушей, она прорычала предупреждение тем, кто вздумает напасть. Вышло сдавленно и пискляво. Еще одно унижение. Но неважно. Эта еда принадлежит только ей, ей одной. Она наклонила голову и разорвала мягкое брюхо лани. Кровь, мясо и внутренности успокоили ее. Синтара схватила тушу и разодрала ее, словно убивая еще раз. Оторвав кусок мяса, запрокинула голову и проглотила. Плоть и кровь. Она снова рванула кусок. Она ест. Она выживет.

* * *

Первый день месяца Возрождения, седьмой год правления его славнейшего и могущественнейшего величества сатрапа Касго, первый год Вольного союза торговцев

От Эрека, смотрителя голубятни в Удачном, — Детози, смотрительнице голубятни в Трехоге

Детози, пожалуйста, выпусти стаю моих птиц числом не менее двадцати пяти, если у тебя нет сейчас для них срочных посланий. Все торговцы горят желанием сообщить о своем намерении увидеть выход драконов из коконов, и у меня уже некому переносить письма.

Эрек

— Элис, к тебе гость.

Элис медленно подняла голову. Угольный карандаш замер над плотным листом бумаги.

— Сейчас?

Ее мать вздохнула.

— Да. Сейчас. И об этом «сейчас» я предупреждала тебя весь день. Ты знала, что придет Гест Финбок. Ты знала об этом и в прошлый раз, на той неделе, когда он приходил в это же самое время. Элис, его ухаживания делают честь тебе и нашей семье. Ты должна всегда учтиво принимать его. Но каждый раз, когда он хочет видеть тебя, мне приходится выкуривать тебя из норы. Я хочу, чтобы ты помнила: если молодой человек приходит увидеться с тобой, нужно обходиться с ним уважительно.

Элис отложила карандаш. Мать поморщилась, глядя, как она вытирает испачканные пальцы изящным платочком, обшитым севианскими кружевами. Это была маленькая месть — платок подарил Гест.

— Тем более мы все должны помнить: он единственный мой поклонник и потому единственный шанс на замужество.

Она сказала это так тихо, что мать едва расслышала. И добавила со вздохом:

— Иду, мама. И буду с ним учтива.

Мать, немного помолчав, ответила:

— Мудрое решение. — И заметила холодно, но по-прежнему спокойно: — Я рада видеть, что ты наконец перестала дуться.

Элис не поняла, то ли мать сочла ее слова искренними, то ли потребовала, чтобы она согласилась вести себя как следует. Элис на мгновение прикрыла глаза. Сегодня на севере, в глубинах Дождевых чащоб, драконы выходят из коконов. Точнее, Тинталья велела в этот день убрать с коконов листву и прочее, чтобы их коснулся солнечный свет и драконы пробудились. Может быть, именно сейчас, когда она сидит за своим столиком в скромной комнатке, среди потрепанных свитков и жалких набросков, драконы разрывают оболочки коконов.

Она представила себе эту сцену: поросший зеленью берег в жарких солнечных лучах, драконы ярких расцветок радостно трубят, выходя на свет. Наверняка торговцы Дождевых чащоб отметили их рождение празднествами. Девушка вообразила помост, украшенный гирляндами экзотических цветов. С него торжественно приветствуют появляющихся драконов. Люди поют и веселятся. Несомненно, драконы пройдут перед помостом, их представят, а потом они раскроют сверкающие крылья и поднимутся в небо. Первые драконы, проклюнувшиеся за Са ведомо сколько лет. Драконы вернулись… а она здесь, заперта в Удачном, влачит скучное существование и терпит ухаживания, которые ее раздражают.

Внезапно накатила досада. Она мечтала увидеть, как вылупятся драконы, с того дня, когда услышала об окуклившихся змеях. Элис просила отца разрешить ей поехать туда, но получила ответ, что ей не пристало путешествовать одной. Тогда она подарками улестила жену младшего брата, чтобы та уговорила его разрешить ей взять Элис с собой. А еще Элис тайно продала кое-что из своего сундучка с приданым — ведь на поездку нужны были деньги — и соврала родителям, будто скопила это из тех грошей, что они выдавали ей каждый месяц на мелкие расходы. Драгоценный билет так и торчал на углу ее зеркала. Она каждый день рассматривала его — прямоугольник жесткой кремовой бумаги, на котором паучьим почерком удостоверялось, что Элис полностью оплатила путешествие на двоих. Этот кусочек бумаги был обещанием. Он означал, что она увидит то, о чем читала, станет свидетельницей события, которое может — нет, которое должно изменить ход истории. Элис зарисует все и опишет — со знанием дела, связав увиденное с тем, что она изучала много лет. И кто-нибудь по достоинству оценит ее знания и способности и поймет, что она хоть и самоучка, но не просто старая дева, одержимая драконами и их спутниками-Старшими, — она ученый.

И тогда у нее появилось бы нечто, принадлежащее только ей. И спасло бы ее от того жалкого существования, в которое превратилась жизнь в Удачном. Еще до войны ее семья обеднела. Жили просто, в скромном доме на окраине Удачного. Вместо большого парка у дома был всего лишь скромный сад с розами, окруженный заботами ее сестер. Отец зарабатывал на жизнь тем, что возил товары от одних богатых семей другим. Когда началась война и торговля замерла, прибыль от таких сделок упала. Элис понимала, что она обычная девушка из простой семьи, прочно обосновавшейся в низшем слое удачнинских торговцев. Она никогда ни для кого не считалась хорошей партией. И перспективы не улучшились от того, что ее выход в свет отложили до восемнадцати лет. Элис понимала, почему мать так поступила: нужно было устроить браки сестер, и для еще одной дочери просто ничего не оставалось. А когда три года назад она наконец была представлена обществу торговцев, ни один мужчина не поспешил выделить ее из стайки девушек. С тех пор ряды городских девиц на выданье пополнялись трижды, и с каждым годом перспективы Элис на появление жениха и замужество становились все призрачнее.