мальчику то, что он уже ожидал увидеть — он стал «уродом». Его накрыло истерикой, но долго она не продолжалась, потому что в ванную зашел папа, которого он теперь должен будет называть дядей. Дадли даже не мог себе раньше представить такую боль, которую принес с собой Вернон. От такой ненависти в глазах того, кого он называл отцом, становилось плохо. Глаза Дадли закрылись, и он потерял сознание, но быстро очнулся от сильной оплеухи.

То, над чем Дадли раньше смеялся, предстало мальчику совсем в другом свете. Много еды у кузена и буквально хлеб с водой у него. Это было очень обидно, но когда он потянулся к бекону, подзатыльник опрокинул Дадли на пол.

— Это для нормальных людей, а не для таких, как ты!

Брезгливость в голосе мамы ранила мальчика в самое сердце, и он поймал сочувствующий взгляд кузена. Дадли вскочил и закричал:

— Это ты! Ты урод!

И сразу же понял, что очень зря это сделал. Когда его кинули в чулан, как сломавшуюся игрушку, Дадли представлял собой комок боли. У него не было мыслей, не было ничего, только боль. И, лежа в чулане, Дадли начал что-то понимать. Как и вся семья, он ходил в церковь, но в Бога не очень верил, особенно в проповеди священника. Но когда мальчик лежал и плакал от боли, он вспомнил слова священника о воздаянии. Он попытался обратиться к Богу и по привычке обещать, что больше никогда-никогда… Но перед ним появилась сияющая светом девочка:

— Ты пытаешься обмануть, глупый мальчик, даже сейчас. Ты должен почувствовать душой и раскаяться, а иначе — не будет тебе прощения.

И Дадли тихо завыл от бессилия. А утром он опять проснулся от боли и задумался, неужели его кузен, этот урод ненормальный, покорно терпел такую боль каждый день?

А за завтраком Гарри сказал Петунье:

— Мама, этот урод слишком худой, в школе обращают внимание, как бы не дошло до полиции. Я слышал, что так уже было.

Петунья задумалась. Ее сынуля был прав. Об этой истории, прошумевшей на пол-Англии, знали все. Девочку наказывали голодом, и когда учителя обратили свое внимание на маленький скелетик, чуть не стало поздно. Быть объектом скандала Петунье не хотелось, поэтому она положила ненормальному мальчишке бекона с яичницей. Тот был так удивлен, что чуть не выронил вилку из рук. Несмотря на то, что Дадли был несколько туповат, он сейчас понял, как кузен, у которого он мог отобрать даже последний кусок хлеба, убедил маму кормить Дадли. Какое-то понимание зашевелилось в груди мальчика.

Отправившись в школу, Дадли и не подумал, что ему может что-то грозить, но на этот раз мальчику повезло. По какой-то причине его не стали бить прямо сейчас, а Гарри наслаждался возможностью учиться и отвечать на уроках, удивляя учителей своими знаниями. Мальчик неожиданно прилежно выполнял задания и наслаждался похвалой, не боясь трепки за оценки, лучшие, чем у Дадли. Потому что Дадли сейчас был он.

После школы Пирс, который был приятелем Дадли, шепнул «как всегда, за школой» и куда-то убежал. Гарри обошел школу и увидел Дадли, который почему-то не догадался убежать. Судя по тому, что Гарри видел, Дадли уже начали бить, и в этот момент что-то щелкнуло в мозгу мальчика. Пирс и другие совсем не ожидали атаки со спины, потому упали, а Гарри встал перед Дадли, набычился и, сжав свои кулаки, произнес:

— Не смейте трогать моего брата!

Потом, конечно, была драка, во время которой Дадли встал плечом к плечу с Гарри. Потом Гарри волок бесчувственное тело Дадли домой. Потом… Когда Вернон замахнулся на Дадли, то увидел яростный взгляд сына и услышал:

— Не сметь трогать моего брата!

И унеся от ошалевшего Вернона тело… аккуратно положил Дадли на «свою» кровать. А потом, сбежав вниз, вызвал скорую, несмотря на попытки Вернона ему помешать. А Петуния просто сидела на кухне и о чем-то думала.

Полиция о чем-то опросила мальчиков и уехала, а Вернон достал бутылку виски и стакан. Сегодня его мир рухнул. Его сын назвал братом этого ненормального урода и принялся защищать от отца. Этого просто не могло быть. А сын подошел к Петунье и тихо спросил:

— Мама, за что вы с ним так? Его мама была твоей сестрой! Мой брат — единственное, что от нее осталось, за что ты его так? Ты ее ненавидела и поэтому хочешь, чтобы я ненавидел брата?

Петуния разрыдалась, Вернон впервые поднял руку на сына, но сказанного не воротишь, и Петунья задумалась. Что-то не так было с ней, с Верноном, с Дадли. Все было не так, они вели себя, как какие-то ненормальные, с ребенком.

Когда скорая увозила Дадли, у него в ушах звенело слово «брат», сказанное тем, кого он постоянно унижал, обижал и избивал. С кем он вел себя, как фашист. Его… брат? Встал перед Пирсом и компанией, не побоявшись, хотя Дадли бы испугался. Точно испугался бы. И от папы…

На следующий день мальчика выписали и вернули домой. Он был еще слаб, но Гарри обнимал брата, как настоящую ценность. Молчала проплакавшая всю ночь Петунья. Молчал что-то понявший Вернон, и только Гарри обнимал брата. И тогда Дадли прошептал на ухо Гарри: «Прости меня, братик». И мир изменился.

— Смотри, Шестая, он смог!

— Ура! Тринадцатая, мы победили!

— Так, что здесь происходит? Где опять нахулиганили?

— Ой… — две девочки синхронно прикрыли руками попу, что вызвало улыбку наставницы.

А наставница смотрела, что сделали ее малышки, и радовалась. Это была и ее победа, победа наставника. Победа, от которой слезы наворачиваются на глаза. Поэтому девушка присела рядом с девочками, обняла их, прижав к себе удивленных таким «наказанием» детей, и прошептала:

— Вы все правильно сделали, мои хорошие. Я горжусь вами.

Слезинка ребенка

Маленький мальчик смотрел на злого опекуна. Сегодня склеилась упавшая ваза. Сама склеилась, и теперь дядя Вернон был зол. Он кричал, что выбьет «это» из мальчика. Что и попытался проделать прямо сейчас. Мальчик вырывался и громко кричал, зовя на помощь, но его никто не слышал, некому было помочь малышу… И когда боль вспыхнула, как звезда, почти гася сознание, ребенок закричал:

— Мама!

— Ты же Творец?

— Да, Шестая.

—