В итоге уже 4 июня Франц-Иосиф пишет кайзеру Вильгельму II: «…Сараевское убийство не является делом отдельной личности, а есть результат тщательно подготовленного заговора, нити которого ведут в Белград». В этот день выстрелы Г. Принципа перестают быть событием уголовной хроники и обретают политическое измерение.

Впрочем, пока речь идет о сугубо балканских проблемах. Пятого июня появляется Австро-Венгерский меморандум относительно политики Центрального союза на Балканском полуострове. На следующий день кайзер Германии и его правительство одобряют этот документ и дают указания в этом духе своим посольствам в Бухаресте и Софии. Пока еще кризис не затрагивает ни Петербурга, ни Парижа, ни Лондона.

К этому времени австрийская полиция уже точно знала, что в деле замешаны сербские полицейские и военные чины, которые действовали без ведома правительства страны. В этой ситуации у Австро-Венгрии было право разговаривать с Сербией более чем жестко, но не обязательно ультимативным языком.

Здесь, конечно, развилка. Австро-Венгрия никак не могла игнорировать роль Сербии в сараевском убийстве – такое проявление слабости, вероятно, привело бы к неизбежному острому политическому кризису и развалу империи. Но Франц-Иосиф мог не доводить ситуацию до войны, которая обязательно приводила к гибели государства.

От него требовались очень точные и очень быстрые решения: поток событий нарастал, резко ограничивая пространство выбора. Возможно, если бы вся политическая ситуация ограничивалась бы Австро-Венгрией, Сербией и Россией, кризис удалось бы локализовать. Но в Европе были и другие силы.

Двадцатого июля Франция прекращает отпуска высшего командного состава, и Сараевский кризис сразу же становится европейским. Сомнительно, чтобы правительство Р. Вивиани (сменил А. Рибо 12 июня) в тот момент хотело войны или даже серьезно о ней думало. Скорее это был знак одобрения Николаю II и призыв ему занять более активную позицию.

Николай не очень хорошо понимал, что ему в данной ситуации следует делать. Убийство престолонаследника Австро-Венгрии было, разумеется, «актом неприкрытого терроризма», и никакого сочувствия Сербия в тот момент у царя не вызывала. Но… Россия тоже помнила Боснийский кризис 1908–1909 годов и отнюдь не была настроена на новую «Цусиму».

Все зависело теперь от умеренности и такта правительства Австро-Венгрии.

Двадцать третьего июля Австро-Венгрия направила официальное письмо правительству Сербии, и это письмо вошло в историю как «Июльский ультиматум». Австро-Венгрия потребовала полностью устраивающего ее ответа в течение 48 часов.

Сербия немедленно мобилизовала свою армию и попыталась ответить на письмо в максимально примирительном стиле. Она полностью приняла пункт № 8 «о принятии эффективных мер к предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Австрию, аресте пограничников, помогавших убийцам пересечь границу» и № 10 «о беззамедлительном информировании австрийского правительства о мерах, принятых согласно всем пунктам», частично приняла пункты № 1 «о запрете изданий, пропагандирующих ненависть к Австро-Венгрии и нарушение ее территориальной целостности», № 2 «о закрытии общества «Народная Оборона» и других организаций, ведущих пропаганду против Австро-Венгрии» и № 5 «о сотрудничестве с австрийскими властями в подавлении движения, направленного против целостности Австро-Венгрии», потребовала доказательств по пунктам № 3 «об исключении антиавстрийской пропаганды из народного образования», № 4 «об увольнении с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся антиавстрийской пропагандой», № 7 «об аресте майора Танкосича и Милана Цигановича, причастных к сараевскому убийству» и № 9 «об объяснении насчет враждебных к Австро-Венгрии высказываний сербских чиновников в период после убийства». Отклонен был пункт № 6 «о проведении расследования при участии австрийского правительства против каждого из участников сараевского убийства», как формально противоречащий конституции страны.

Думаю, что сербское правительство с удовольствием передало бы австрийцам не только Танкосича и Цигановича, но и Димитриевича, но сделать это для Н. Пашича (да и для Петра Карагеоргиевича) было в тот момент равносильно самоубийству. Конечно, в 1917 году «все виновные были строго наказаны», но тогда и ситуация была другая, да и суд проходил в Салониках под контролем французских войск.

Думаю также, что австрийский министр иностранных дел Л. Берхтольд понимал тяжелое положение сербского правительства и сознательно включил в ультиматум провокационные требования № 6 и 7.

С этого момента историки четко разделяются на два лагеря. Примерно половина считает, что Сербия приняла австрийский ультиматум, и этим повод к войне был исчерпан. Как это ни парадоксально, такой позиции в июле 1914 года придерживался кайзер Вильгельм II, заявивший, что сербский ответ, в сущности, снимает основания для войны. Историки же, настроенные прогермански, полагают, что Сербия ультиматум отклонила, поскольку отказалась выполнить единственные содержательные требования. Понятно, что легко запретить сегодня с десяток изданий, чтобы завтра открыть их под другими названиями, то же самое касается увольнений чиновников и изменения школьной программы. А что касается «эффективных мер по предотвращению контрабанды оружия…», то всем ролевикам давно известно правило: «Приказы, начинающиеся с «улучшить», «углубить», «принять эффективные меры…» и так далее, никем и никогда не выполняются, в реестр не записываются, и никакие претензии по этому поводу не принимаются…»

Во всяком случае, еще до того, как вручить австрийскому послу свой ответ, Н. Пашич попросил передать российскому министру иностранных дел С. Сазонову, что «рассчитывает на помощь России, поскольку не только сербское правительство считает притязания Австрии неприемлемыми». С. Сазонов и сам полагал, что ультиматум Австро-Венгрии направлен не против Сербии, а против России.

Похоже, только Л. Берхтольд в тот момент так не думал!

Николай II обращается к Австрии:

«Прошу передать австро-венгерскому министру иностранных дел следующее:

Вступление Австро-Венгрии в контакт с державами на следующий день после вручения ультиматума Белграду лишает их возможности за оставшийся краткий срок предпринять что-либо, что могло бы оказаться полезным для разрешения возникшего кризиса. Поэтому мы считаем целесообразным для предотвращения непредвиденных и ни для одной из сторон нежелательных последствий, которые могут иметь место при нынешнем образе действий Австрии, чтобы последняя продлила установленный для Сербии срок (…), с тем чтобы державы могли принять свое решение. Австрия обещала сообщить державам основные пункты своих претензий Сербии; признав их обоснованными, державы смогли бы дать Сербии соответствующие рекомендации. Отклонение Австрией предлагаемого нами образа действий будет прямым нарушением международной этики и сделает представленные нам сегодня разъяснения бесполезными».

Двадцать четвертого июля премьер-министр Великобритании Г. Асквит информирует кабинет о том, что «политическое положение в Европе следует считать серьезным». В тот же день посол Германии в Великобритании К. Лихновский передает кайзеру: «Британское правительство употребит все свое влияние для разрешения трудностей Австрии в Белграде при условии, что национальная независимость Сербии не будет ущемлена. Глава Форин Оффис выразил надежду, что мы не поддержим невыполнимые требования Вены, преследующие цель развязывания войны и использующие трагедию в Сараево исключительно для осуществления австрийских притязаний на Балканах».