Позвольте, Всемилостивейшая Государыня, принести мое о том всенижайшее и усерднейшее поздравление. Краткость времени не позволяет мне теперь подробно донести, сколько здесь королевской казны, магазинов и в арсеналах найдено, но с подлинностью обнадежить могу, что благословением Всевышнего и особливым счастьем В. И. В., несмотря на весьма студеную погоду, войско, однако ж, с таким во всем удовольствием сей поспешный поход продолжало, что ни в какое время и ни в какой земле лучшего желать нельзя и больных почти никого нет».

Восточная Пруссия была обращена в русское генерал-губернаторство. 24 января, в день рождения Фридриха, все жители и чиновники Восточной Пруссии присягнули русской императрице. Во все крупные города этой провинции были назначены представители русских властей, и все доходы из нее стали поступать в казну империи. Вслед за тем генерал Фермор был назначен Елизаветой генерал-губернатором Прусского королевства. Он ласково принимал всех прусских сановников, успокаивал и обнадеживал их. «Для вашего блага, — говорил он посланным к нему депутатам, — моя Всемилостивейшая Государыня вступает во владение Пруссией. Вы будете счастливы под ее кротким правлением, и я постараюсь сохранить ныне существующий порядок вещей, который нахожу совершенным в его настоящем виде».

И действительно, все привилегии народа были ему оставлены, в управлении сохранено прежнее устройство. В Кенигсберге почти все оставалось по-прежнему: те же чиновники, так же функционировали почта и регистратура, работали учебные заведения и церкви, свободно торговали лавки, не было никаких контрибуций. Пруссаки, помня прежние жестокости русских войск, были приятно изумлены «благочинием и порядком, которые везде водворялись», и охотно принимали присягу на верность русской императрице (вспомним, что почти вся провинция была приведена к присяге еще Апраксиным в прошлом году), быстро начав сотрудничать с победителями.

Вместе со многими жителями Кенигсберга без принуждения Елизавете присягнул выдающийся гражданин этого города, всемирно известный философ Иммануил Кант. Балы, увеселения, фейерверки развлекли бюргеров Восточной Пруссии. Они забыли о бедствии отечества и своего короля и даже с изъявлениями радости склонялись под иго грозного победителя. В церквах стали поминать русскую императорскую фамилию на эктениях (благодарственных молебнах), и народ торжествовал дни тезоименитств царственных особ. Русские нашли в Кенигсберге и в Пилау до 90 пушек, множество бомб, ядер и несколько сот бочонков пороху.

«Никогда еще самостоятельное царство не было завоевано так легко, как Пруссия, — говорит Архенгольц, — но и никогда победители, в упоении своего успеха, не вели себя так скромно, как русские!» Фермор был осыпан милостями императрицы, а венский двор прислал ему в награду графское достоинство Римской империи.

Итак Кенигсберг — колыбель прусской государственности, — был не только взят, но и «всемилостивейше» включен в состав Российской империи. Этот удар, который имел только политическое значение (Восточная Пруссия была так удалена от места основных событий — Саксонии и Богемии, что Фридрих и не надеялся до поры серьезно отстаивать ее), в глазах антипрусской коалиции с лихвой искупал и первый русский поход, и Росбах, и Лейтен. Тем не менее взятие Кенигсберга наряду с рейдом Гадцика на Берлин оказались единственными успехами союзников в кампании 1757 года.

Приходится удивляться, что успешный опыт этой зимней кампании не был учтен руководством русских вооруженных сил в дальнейшем. Сказалась инерция маневренной стратегии, возвращение на зимние квартиры после кампании считалось нормой.

Известия о событиях в Восточной Пруссии глубоко огорчали Фридриха, но он вынужден был покориться обстоятельствам, не имея возможности ни отразить, ни удержать русского оружия. Он начал думать только о средствах помешать соединению русских с австрийцами. По обыкновению, он решился предупредить действия последних и атаковать их во владениях Марии Терезии, наметив своей целью столицу Моравии Ольмюц. Как пишет Дельбрюк, Фридриху «представлялось, что стоит ему только взять Ольмюц и оттянуть этим главные силы австрийцев из Богемии, как его брату Генриху, стоявшему в Саксонии во главе 22 тысяч человек, может быть, удастся овладеть Прагой». Репутация принца Карла Лотарингского пошатнулась после Лейтенского дела. Избегая дальнейших нареканий, он сложил с себя главное начальство над войсками. Граф Даун заступил на его место и расположился в Богемии лагерем, на укрепление которого порублено было несколько огромнейших лесов.

Прежде всего Фридрих хотел отнять у австрийцев последний их опорный пункт в Силезии — крепость Швейдниц. Он подступил к Швейдницу 3 апреля. На тринадцатый день она была взята штурмом и 5-тысячный гарнизон сдался в плен. Теперь Даун ожидал вторжения короля в Богемию. Фридрих разными фальшивыми распоряжениями старался убедить его в этом мнении, в то же время быстрыми переходами проникнув в Моравию и вытеснив мимоходом корпус генерала де Вилле из Верхней Силезии. Прежде чем Даун был извещен об этом движении, Фридрих был уже под стенами Ольмюца и готовился к сильной осаде. Даун последовал за ним, но, не препятствуя действиям пруссаков, остановился на границе, отрядив только обсервационный корпус под начальством Лаудона для наблюдения за противником.

Ольмюц имел 8000 солдат гарнизона под командованием генерала фон Биберштейна, был хорошо снабжен продовольствием, укрепления находились в наилучшем состоянии. Фридрих рассчитывал на скорую сдачу крепости, которая должна была открыть ему дорогу к самой Вене. Но он обманулся в своих предположениях. Близость дауновской армии позволяла ему осадить город только с одной стороны; другая через это сохранила свободное сообщение с лагерем фельдмаршала и могла получать оттуда все нужные припасы и подкрепление. Все это делало невозможным организацию блокады. Кроме того, ошибка главного прусского инженера Бальби сделала первые усилия пруссаков недействительными. Он провел первую траншею на полторы тысячи шагов от крепости так, что ядра до нее не долетали. Пока эту погрешность исправили, осаждающие потратили огромное количество ядер и вынуждены были ослабить свои действия в ожидании подвоза.

Главный прусский транспорт, состоящий из 3000 подвод с порохом, хлебом и деньгами, шел уже из Тропау. Даун хотел отнять у Фридриха это необходимое средство к продолжению осады. Дороги, ведущие к прусской армии через горные ущелья, были испорчены продолжительными дождями. Обозы не могли двигаться скоро: на каждом шагу они вязли. Цитен прикрывал транспорт, тянувшийся на несколько миль. Он расположил свои отряды на большом расстоянии один от другого, чтобы не мешать движению транспорта. Даун отправил в ущелья Лаудона с предписанием отнять или уничтожить транспорт.

В дефиле, скрыв несколько тысяч пандур в засады и в прилеске. Лаудон встретил пруссаков сильным огнем из пушек, которые были расставлены на всех возвышениях. Пока весь транспорт и прикрытие его собрались на тесной площадке и наскоро составили вагенбург, лошади под большей частью фургонов были убиты и множество возов с порохом взлетели на воздух, производя страшный беспорядок и опустошение в прусских отрядах. Наконец и пандуры выскочили из своих засад и после упорной битвы заставили пруссаков бежать. Цитен с небольшим отрядом едва успел прорубиться сквозь неприятеля и уйти в Тропау. Остальное прикрытие, состоявшее в основном из молодых рекрутов, легло на месте.