К этому времени Иван Белоусов из университета был изгнан, стал членом Киевского комитета РСДРП и руководил пропагандистским кружком, куда и Марусю пригласил. Он уж больше не был в нее комически влюблен, хотя по-прежнему краснел и платок мял… Она несколько раз посетила это подпольное мероприятие, но увлечение Фребелевским движением перевесило.

Незадолго до начала войны Иван исчез. Маруся про него и не вспоминала. Двадцать лет спустя, в тридцать пятом, когда пошла на курсы “истпарта”, которые проводили для журналистов прямо в помещении института Красной Профессуры, встретила его снова. Лектор, большой лысый человек в сером полувоенном френче, оказался товарищем Белоусовым, профессором.

Первую лекцию он начал цитатой из Ленина – “Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество”. Далее он переключился на Маркса с Энгельсом, все это Маруся знала и прежде, но слушала с вниманием: говорил Иван четко, дикция хорошая, но артистизма ему не хватало. Марусе было с кем сравнивать, лекции во Фребелевском институте в свое время читали великие педагоги…

После лекции Маруся подошла к профессору Белоусову – нет, не возобновить знакомство, а задать вопрос по учебной программе… и посмотреть… вообще…

– Маруся? Откуда? – он покраснел, вынул из кармана брюк мятый платок и вытер лицо.

Он, это был он, прежний Иван Белоусов. Нельзя сказать, что он ей понравился в новом обличье, но был интересен. Очень интересен… Проводил до дома. От Страстного монастыря прошли по бульварам до Никитских ворот, свернули к дому. Он не сгибался вдвое, как в прежние годы. Напротив, Маруся тянула к нему свою длинную шею, а он смотрел на нее сверху вниз. Марусе показалось, что с нежностью… Простились у подъезда. Возобновились приятельские отношения. Общались. Беседовали. Обсуждали политические новости. Маруся оценила его пролетарскую укорененность в жизни. То, чего самой не хватало…

В начале марта позвонила Ася Смолкина, двоюродная сестра, с которой Маруся редко виделась. Просила разрешения забежать на минутку. Было некстати, но Ася сказала, что она прямо возле дома, пришлось принять. Среди множества двоюродных братьев и сестер Ася слыла самой доброй и самой глупой. Вероятно, у двух этих свойств есть какая-то общая грань, но, может быть, люди умные и недобрые объединяют эти два качества, чтобы оправдать отсутствие доброты в самих себе. Так или иначе, явилась Ася, добрая и глупая, с юности превозносящая Марусю за таланты, подлинные и мнимые, за красоту, несколько к этому времени увядшую, а также за ум, образованность и горести судьбы, выпавшие на ее долю. При всем Асином восхищении Марусей Якова она ставила еще выше.

Родня не ценила Асиной постоянной и немедленной помощи, которую она оказывала ближним и дальним, все принимали как должное ее отзывчивость и полное бескорыстие, только однажды Ася получила знак благодарности за свои невидые подвиги – вскрытые на дому нарывы, уколы, ингаляции, наконец, клистирные процедуры для старушек, находящихся на смертом одре… Ася запомнила на всю жизнь, как приехавший в Киев из Харькова в трехдневный отпуск Яков пришел к ней домой с букетом цветов, забытым знаком внимания, поцеловал засушенную спиртом руку хирургической сестры и поблагодарил, что она спасла своим искусством жизнь сына и грудь жены. Где раздобыл он цветы в 16-м году?

– Что вы! Что вы, Яков! Это преувеличение! Я рада, что немного помогла! – бормотала Ася, чувствуя себя так, как будто орден получила. С тех пор она и считала его самым благородным человеком, какого в жизни встретила.

На редких семейных торжествах, когда родственники встречались, Ася сидела обычно на краю стола и ела Якова глазами, не замечая перемигиваний кузин на ее счет. Свой восторг перед Яковом она влюбленностью отнюдь не считала, потому что с юных лет уверена была, что ни один мужчина на ней никогда не женится и не надо ей об этом мечтать, а лучше послужить окружающим. Слово “ближние” было не из ее лексикона. Она и не догадывалась, что приняла своего рода монашеский обет, и даже жертвы своей не заметила. Ну, не глупость ли?

Она вошла к Марусе со своей глуповатой улыбкой. Нежные усики над верхней губой обещали со временем приобрести мужественность, близко поставленные глаза сияли, длинный рот расплылся в улыбке, открывая белейшие ровные зубы, как будто случайно ей доставшиеся. В руках у нее был кулек с пирожными. Маруся поставила чайник на электрическую плитку в комнате – старалась поменьше выходить на общую кухню. Пили чай с эклерами. Разговаривали о родственниках. О Якове Маруся ничего не говорила. Ася спросила, что он пишет, Маруся рассказала про экзему, которая обострилась. Ася всплеснула руками:

– Да что ты говоришь! Какое совпадение! У Верочкиной Анечки тоже экзема!

Маруся только плечами пожала: какая Верочка? Какая Анечка? Чему она так радуется?

– Нет, я радуюсь, потому что Верочка, моя сослуживица, нашла какую-то бабку в Подмосковье, травница или в этом роде, так она дала для ее дочки Анечки какую-то притирку, ужасно вонючую, черную, бог знает из чего сделанную, и помогло! Чудодейственная оказалась! Через две недели даже пятнышка не осталось! Совсем недавно это было! Хочешь, я все разузнаю, достанем мы эту притирку для Яши!

Маруся сразу же забыла про эту травницу и ее изделия. Но через неделю Ася опять позвонила и восторженно сообщила, что добыла снадобье, что бабка эта удивительная, живет в деревне Фирсановка, весь дом у нее в иконах, сильно верующая, но не отсталая, а очень разумная, и даже несколько образованная, книги по ботанике стоят… настоящая травница, и бабка этой бабки была травница. Народная, следовательно, медицина, лучше всякой аптечной, надо это снадобье немедленно Якову переправить. Немедленно! Потому что в течение двух недель оно испортится и потеряет силу.

Маруся попросила ее отправить лекарство по почте. Ася дар речи потеряла, но, оправившись, сказала, что можно и по почте, но ведь пока дойдет, испортится… Да и примут ли бутылку на почте?

Маруся вежливо, но не без ехидства объяснила Асе, что ехать в ближайшее время в Бийск она не собирается, а если та считает необходимым, может ехать сама хоть сегодня.

Ася подтвердила свою давнюю репутацию, растерянно сказавши:

– Марусенька, так у меня и адреса Яшиного нет…

– Город Бийск, Квартальная улица, дом двадцать семь. Прости, Ася, я не могу сейчас разговаривать, – и повесила трубку.

“Нет, все же Ася настоящая идиотка!” – рассердилась Маруся.

Ася же поехала на вокзал и купила билет до города Новосибирска. Ей объяснили, что до Бийска она сможет добраться на местных поездах. Вечером следующего дня она сидела в поезде, отправляющемся туда, куда Маруся так и не добралась.

В чемодане, одетом в холщовый чехол, Ася везла тщательно упакованную в черную бумагу поллитровую бутылку с бурой жидкостью, а также не менее тщательно упакованные продуктовые запасы – две банки домашнего варенья, два килограмма муки, два килограмма пшена. Смотрела в окно, наслаждалась скользящим за окном пространством – в отпуске не была три года и всю дорогу радовалась, глядя в окно.