И все же мисс Рейнберд заволновалась, наблюдая, как мадам Бланш откинулась на спинку кресла и начала претерпевать уже знакомые трансформации. Видя напряжение на лице этой необыкновенной женщины, смену темпа дыхания, движение пальцев к нитке бус, мисс Рейнберд вспомнила, в каком ужасе замерла она у подножия лестницы, куда упал когда-то Шолто, как увидела мысленным взором мальчика с птицей на запястье… Подспудно мисс Рейнберд продолжала все-таки молить Бога не дать ей сделаться жертвой обмана. Хотя было бы глупо с ее стороны оставаться узколобой и наотрез отказываться принимать не до конца понятные ей потусторонние формы жизни и способы общения с ушедшими.

Медленно, размеренным тоном мадам Бланш произнесла:

– Это ты, Генри?

– Да, я здесь, Бланш, – раздался мужской голос, но исходил он из уст мадам Бланш, что мисс Рейнберд уже доводилось слышать прежде.

– Силы небесные, Генри! Мне не часто приходилось видеть на твоем лице ослепительную улыбку. Обычно ты слишком серьезен.

– Я улыбаюсь, потому что счастлив. Разве ты не ощущаешь радость, разлитую повсюду вокруг тебя? Она излучается через тебя, Бланш, но исходит от твоего друга – мисс Рейнберд. Ее сознание посетило умиротворение, в сердце поселилось теплое спокойствие, и она теперь видит, каким путем должна идти.

– Вы слышали это, мисс Рейнберд? – спросила мадам Бланш.

– Да, слышала, – ответила та, хотя ей не нравилось, когда ее называют другом мадам Бланш.

Неожиданно мадам Бланш сказала:

– Ты не должен называть мисс Рейнберд моим другом или подругой, Генри. Я всего лишь ее поводырь. Дружбу предлагают, если знают, что ее не отвергнут.

Генри рассмеялся:

– Когда мы смотрим отсюда, Бланш, ваши социальные и классовые различия представляются странными и даже забавными. Но со временем вы станете друзьями.

– Возможно, Генри. Однако сейчас нам необходимо решать иные задачи. И я не понимаю, почему ты закрыл вид на пространство. Ты расположился где-то в тени.

– Потому что Слово всемогуще, Бланш. И свет не нужен, чтобы наполнить слова смыслом.

– Ты имеешь в виду, что они не придут?

– Нет, пока не придут, Бланш. Истинной мерой любви к ним со стороны мисс Рейнберд становится сейчас то, что сможет сделать она сама. Ее усилия покажут подлинную искренность чувств. Помощь от них явится, но не следует ждать внезапных чудес. Они – всегда лишь порождения истинной веры и упорного, порой долгого стремления исполнить желания своих ушедших родных.

Мадам Бланш усмехнулась:

– Расплывчато, Генри. Ты хочешь сказать, что они сами ни в чем не уверены, но готовы поделиться с мисс Рейнберд своими нынешними знаниями и всем, о чем узнают в будущем?

– Да, Бланш. Пойми, – его голос зазвучал торжественно и даже величаво, – ни он, ни она не прониклись пока высочайшим сиянием. Очень многое для них недоступно. Но они дойдут до этого состояния. Со временем каждый достигает высочайшего света. Но до тех пор им придется столкнуться с немалыми трудностями. Однако мисс Рейнберд не должна отчаиваться. Если она сама придет к ним, они ей помогут.

– Генри! – воскликнула мадам Бланш. – Не начинай своих загадочных речей. Каким образом она может прийти к ним? Это немыслимо.

– Отчего же? Она способна посетить место их упокоения. И неподалеку от них обнаружит камень с именем ребенка, но только это дитя на самом деле не умерло. Прошлой весной она сама положила к его надгробию букетик нарциссов, а летом украсила траву вокруг него белыми розами. Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное. Спроси, понимает ли она, о чем я говорю.

В комнате было тихо, но мисс Рейнберд почувствовала, что ее зазнобило.

– Вы его понимаете, мисс Рейнберд? – обратилась к ней мадам Бланш.

С внезапно пересохшим горлом мисс Рейнберд выдавила:

– Да, да… О цветах мне все понятно. Но ведь тот ребенок мертв. Его нет на свете…

– Один человек умирает, но другой продолжает жить, – неожиданно перебил ее Генри. – Тело обращается в прах, но имя остается. Ты видишь мужчину, Бланш?

С раздражением, которое поразило даже мисс Рейнберд, мадам Бланш ответила:

– Ничего я не вижу, Генри! Ровным счетом ничего!

– Вглядись!

Мисс Ренйберд смотрела на Бланш, когда та поднесла руки к вискам, и заметила, что ее пальцы дрожат. Затем она издала протяжный, почти рыдающий звук и объяснила:

– Да, теперь вижу, Генри.

– Расскажи мисс Рейнберд, что ты видишь.

– Все не очень четко, Генри. Он появляется и пропадает. И рядом с ним что-то есть. Большое… А, вот так уже лучше. – Она рассмеялась. – Это автомобиль, Генри. Старомодный.

– Не обращай внимания на машину. Расскажи мисс Рейнберд о мужчине.

– Он в форменной одежде, Генри. Темного цвета, но не черной… Скорее оттенка шоколада. И он носит гетры. Выглядит почти франтовато. Ему лет тридцать. А машина белая, ослепительно-белая…

– Спроси у мисс Рейнберд, какого цвета его волосы. Он снял фуражку. Ты сама можешь их видеть. Спроси у нее.

– Если это тот, о ком я думаю, то волосы у него чернее угля, – жестко проговорила мисс Рейнберд.

С болью в голосе мадам Бланш воскликнула:

– Что происходит, Генри? Образ померк, и ты тоже отдаляешься. Почему ты уходишь, Генри?

Тот отозвался шепотом:

– Подобно тому, как грозовая туча скрывает солнце и лишает сияния красоты цветы и луга, так и злость в человеческом сердце изгоняет из него любовь и понимание… Любовь, но не злоба озаряет путь к истинному пониманию…

Голос делался все тише, пока не затих совсем.

Мисс Рейнберд поняла, что ее бесцеремонно отчитали, причем несправедливость упреков заставила сразу ожить всю внутреннюю силу ее характера. Вот уж действительно высочайшее сияние! Что ж, если нечто подобное существовало, ее не удивляло, что Гарриэт и Шолто не способны добраться до него, как ни стараются. А не разозлиться при мысли о Шебридже было невозможно. Верно, она иногда возлагала цветы на могилку малыша. Но только потому, что в городке не было ни одной другой живой души, чтобы сделать это. Простой акт милосердия. При посещении могил Гарриэт и Шолто. А все вместе представлялось полнейшей чепухой. Эта мадам Бланш, которая полулежит сейчас в кресле с закрытыми глазами, притворяясь совершенно изможденной, просто опытный манипулятор. Нет, так больше продолжаться не может. Оскорбление для ума и здравого смысла. Женщина получала информацию со стороны и скармливала ей. Гарриэт мертва. И все, что случилось с Гарриэт в прошлом, тоже умерло.

Неожиданно прозвучал голос Гарриэт:

– Типпи, дорогая… Ты доставляешь мне огорчение… – Но слова снова исходили из уст мадам Бланш. – Я огорчена из-за тебя, милая Типпи… Очень огорчена.