Таким образом, самая ранняя запись не могла быть сделана до 9 мая 1859 г, когда Достоевский прочел «Дворянское гнездо», по его словам, «наконец» (XXVIII, кн.1, 325). Роман Тургенева, так понравившийся Достоевскому и неизменно его восхищавший, стал для него в какой-то мере эталоном романа о любви, но продолжать разработку плана повести с героиней «без своих слов», по-видимому, Достоевскому помешала подготовка к отъезду из Семипалатинска, занявшая у него май-июнь 1859 г.

В ноябре 1859 г. Достоевский вернулся к разработке планов «Весенней любви»; вместе с другими его беллетристическими и публицистическими замыслами, предназначенными для журнала, повесть эта перечислена в записи, публикуемой под № 3. Часть заметок, сделанных в основном на полях, относится к 7 января 1860 г. и касается отдельных сцен будущей повести.

Положенная в основу повести психологическая коллизия — сложные отношения дружбы и соперничества между «князем» и «литератором» — восходит, возможно, к отношениям между Достоевским и его молодым семипалатинским другом, бароном А. Е. Врангелем. Однако более точных данных об отражении в этих набросках повести каких-либо реальных событий или наблюдений писателя у нас нет.

Биографический материал послужил Достоевскому для создания исходной ситуации. Дальнейшее ее осмысление, поиски новых вариантов развития сюжета о любовном соперничестве (отношения между князем, литератором и героиней «без своих слов») являются самостоятельной разработкой психологической проблематики, в это время привлекшей внимание писателя.

Замысел «Весенней любви», как можно судить по ее планам, возник у Достоевского в результате размышлений над проблемой эмансипации женщины, возможностью уравнения ее в правах с мужчиной, — проблемой, усиленно обсуждавшейся в русской публицистике конца 1850-х годов.

К самому значительному выступлению русской критики 1859 г. о романе Тургенева, статье П. В. Анненкова «Наше общество в «Дворянском гнезде» Тургенева»,[57] восходят название будущей повести — «Весенняя любовь» — и отчасти проблематика ее. Характеризуя внутренний трагизм Лизы Калитиной, Анненков писал: «Не для жизни даны ей были молодость, красота, высокие предчувствия истины и блага; все погибло в цвете, застигнутое неожиданным морозом среди весны, и притом той чудной весны, какая восстает всегда под пером г. Тургенева».

Статья Анненкова могла подсказать Достоевскому и одну из нравственных коллизий «Весенней любви» — столкновение чистой душою и сердцем девушки с низкими побуждениями и фальшивыми речами «князя» и «литератора». Анненков говорит, что «высоконравственные характеры» «могут явиться (и часто являются) в годины полной духовной тьмы <…> при совершенном отсутствии моральных убеждений, еще не добытых или уже потерянных окружающим их миром». И далее Анненков высказывает мысль, которая очень сходна по смыслу с основной коллизией планов «Весенней любви»: «Даже глубоко нравственные характеры <…> учатся правде в виду господствующего произвола, сознанию обязанностей своих — на духовном и телесном растлении близких людей, порядку, справедливости и снисхождению — на общей распущенности и на диких порывах животного существования».

Замысел «Весенней любви» не был осуществлен из-за того, что Достоевский с середины 1860 г. обратился к работе над большим социальным романом («Униженные и оскорбленные»), куда из планов повести перешли любовная тема и коллизия «князя» и «литератора».

Брак

Датируется концом 1864 — началом 1865 г. по месту положения в тетради

Героиня романа, как указал Достоевский, должна была быть похожей на княжну Катю из «Неточки Незвановой» (см. наст. изд. Т. 2).

Ростовщик

Датируется началом 1866 г. по соседним датам в тетради.

Прототипами героев, очевидно, должны были стать граф В. А. Сологуб и М. Ю. Виельгорский. Над фамилией одного из персонажей, Данилова, указан, очевидно, его прототип, фамилию которого, дополнив, можно прочитать и как Чернышевский, и как Чернышев.

С Владимиром Александровичем Соллогубом (1814–1882), беллетристом, близким в 1840-х годах к кругу Белинского, Достоевский познакомился в 1846 г. В «Воспоминаниях» В. А. Соллогуба содержится краткий рассказ о посещении его литературного салона Достоевским

Салон известного музыканта-дилетанта Михаила Юрьевича Виельгорского Достоевский посещал в 1840-х годах в Петербурге. В начале 1846 г. на вечере у Виельгорских с Достоевским случился припадок, что послужило темой для эпиграммы И. С. Тургенева и Н. А. Некрасова «Послание Белинского к Достоевскому».

Тема ростовщичества всегда волновала Достоевского. Она затрагивалась в романе «Преступление и наказание», работа над которым заканчивалась в том же 1866 г., в первой черновой редакции «Идиота» (1867), в неосуществленном замысле, условно названном «Роман о князе и ростовщике» (1870), в романе «Подросток» (1875) и др.

<роман о помещике>

Датируется маем — июнем 1868 г. Запись сделана в направлении, обратном основному тексту набросков к «Идиоту» от 20 марта н. ст. 1868 г. Но среди заметок к «Идиоту», датируемых концом мая — началом июня, на с. 132 той же записной тетради встречается близкая по содержанию запись: «Видел одного священника. Толковал Апокалипсис. Купил поле». В романе эта заметка была использована в преобразованном виде.

В наброске (Роман о помещике) мотивы черновой заметки из подготовительных материалов к «Идиоту» развиты и выделены в тему особого произведения. В нем должны были, по-видимому, отразиться и некоторые юношеские воспоминания. Автобиографический характер имеют мотивы убийства отца — помещика — крестьянами и покупки поля, которое стало затем предметом спора. Первый из них связан с насильственной смертью отца писателя,[58] второй — с приобретением его родителями в 1831 г. у помещика И. П. Хотяинцева сельца Даровое в Тульской губернии Каширского уезда и с возникновением тяжбы между старым и новыми владельцами по поводу спорной земли и ее оценки. Упоминание об аягузском священнике связано с впечатлениями поры пребывания Достоевского в Семипалатинске, недалеко от которого находился г. Аягуз (на реке Аягуз).

План для рассказа (В «зарю»)

Датируется с большой вероятностью февралем — первой половиной марта 1869 г. Возникновение же замысла должно быть отнесено, по свидетельству Достоевского, к 1864 г.

После завершения в последних числах января 1869 г. романа «Идиот» Достоевский через H. H. Страхова вступил в переписку с редакцией журнала «Заря», который в конце 1868 г он обещал поддержать своим участием. Переписка эта заключает в себе некоторые противоречия: в письме к Страхову от 26 февраля (10 марта) 1869 г. писатель сообщал, что он собирается доставить в «Зарю» к сентябрю «повесть, т. е. роман», «величиною в «Бедных людей» или в 10 печатных листов», и просил редактора журнала В. В. Кашпирева выслать ему во Флоренцию аванс (XXIX, кн. 1, 20–21). Когда же Страхов написал, что Кашпирев в денежном отношении «в настоящую минуту <…> ничего сделать не может» и предлагает рассрочить уплату, у Достоевского возникла новая идея. 18 (30) марта 1869 г. он писал Страхову, что «вместо прежних условий» может выслать «Заре» «один рассказ, весьма небольшой, листа в 2 печатных, может быть несколько более (в «Заре», может быть, займет листа