– Угадал? – задушевно спросил Алик. – Ну, ведь угадал же?

– Угадал, умный, сука.

– С первым, пожалуй, соглашусь, а второе спорно. Кто из нас большая сука, это еще поглядеть надо. Ты говори, говори давай. Не молчи. Озвучь свою идею хитрожопую. А я послушаю. Давай говори, не стесняйся.

– И?..

Банкир замолчал в нерешительности, похрустел пальцами, губы покусал, а потом махнул рукой, типа раз пошла такая пьянка, пропивай последний рупь. Выпалил:

– И не хочу я тебе их платить!

– Кидаешь, значит, в очередной раз. Ну и правильно. Чего соскальзывать со скользкой дорожки, раз так хорошо скользится.

– Кто бы говорил, это не я к тебе с ментами в офис пожаловал, а ты.

– Да-да, компенсация за моральный ущерб. Так получается? Обидели мальчика, игрушку отобрали. Плачет мальчик, слезами горькими заливается. Только ведь игрушка чужая. Мальчик сам ручонками своими шаловливыми ее у дружка стырил.

– Ты, сука хитрожопая, заткнись немедленно! – Андрей окончательно вышел из себя. – Я никогда ничего не крал. Я работал много и тяжело всю жизнь. Впахивал как проклятый. А такие, как ты, посмеивались, по головке меня гладили снисходительно. Дольку норовили оторвать послаще от трудов моих. А я работал. И хрен тебе в зубы, а не тринадцать миллионов. Понял? Хрен!

Банкир сделал неприличный жест рукой и застыл. Лицо его пылало праведным гневом. Вылитая карикатура Кукрыниксов. Русский воин, дающий ответ фашисткой гадине.

«О, как самолюбие уязвленное с бабками людей заводят!» – внутренне поразился Алик. Полюбовался на банкира, сложил руки на груди, сказал восхищенно:

– Похож, похож. Прямо святой Георгий Победоносец с копьем. Одно лицо. Даже нимб вокруг головы проклюнулся. Если бы не знал тебя с веселых обнальных времен, когда ты пол-Москвы обул, поверил бы. Ты сколько банков перед Магаданпромом грохнул? Пять или шесть? Не суть важно. Но я-то думал, что ты так лишь с лохами поступаешь. А с правильными пацанами по-правильному. Я все понимаю, обидно, пришли, мордой в пол положили. Но ты кругом не прав, ты сам ситуацию до края довел. А теперь из-за жадности своей глупой и понтов болезненных за край уводишь.

– Да, воровал, обманывал. Чтобы выжить. Все тогда воровали, а я созидать всегда хотел. И получилось у меня. Не ворую, что-то большое создаю, настоящее. А ты как был жуликом мелким, так и остался.

– Да брось ты, Андрюш. Тошнит уже от твоих песен. Сам себя хоть не обманывай. Я – травоядное по сравнению с тобой. Я как большевик, граблю награбленное. Даже лучше, граблю награбленное у тех, кто награбил, у тех, кто народ ограбил. Вот как. Смотри, государство обувает всех, а бедных обувает больше всех. Шеф мой немножко обувает государство, а я совсем чуть-чуть шефа. И не обуваю вовсе, а так – процент беру заслуженный за работу. Получается, питаюсь продуктом третичной переработки из кровушки народной. Молочком пастеризованным. А ты, Андрюша, сыроедением увлекаешься. Прямо в горло народу вцепился и куски дымящиеся из него рвешь. Выйди в оперзал, послушай, народ стонет от боли, возмущается оговорочками хитрыми в договорах, три шкуры ты с него дерешь. А говоришь, не воруешь…

– Это рынок, это другое дело. Так все…

– О! Тогда как все и сейчас как все. И поверь мне, завтра тоже будешь как все. Да и черт с тобой. Каждый устраивается как может. А вот друзей старинных кидать нехорошо. Черт возьми, я не понимаю, зачем я с тобой разговариваю? Объясняю что-то. Ведь разговаривал уже сто раз. Не догоняешь ты, Андрюша. Все я, я. Я король, а остальные свинопасы. Все здесь, друг, свинопасы. Потому что в хлеву живем. Не бывает в хлеву королей. Устал я от тебя. Короче, идея была неплохая, но не прокатила. На документы, плати первую часть, потом остальное и расходимся.

– Почему это не прокатила? А если я сейчас твоему шефу позвоню? Расскажу о твоем проценте нехилом за труды адские. Я ему вместо тринадцати, пять лямов заплачу, он до жопы рад будет. А тебе кирдык тогда.

– Ну во-первых, шефу насрать, и не знаешь ты моих договоренностей с ним. Его то, что сверху, не волнует, лишь бы его интересы соблюдены были. Во-вторых, доказательств у тебя никаких. На моем офшоре разве написано, что он мой? Мало ли куда ты деньги отправляешь. А в-третьих, точнее, во-первых, как ты ему позвонишь?

– По телефону, как еще.

– А есть у тебя, Андрюша, телефон?

Телефон у банкира отобрали менты при захвате офиса. Те, что на столе стояли, работали только на внутреннюю сеть. Следуя заветам Ленина, при налетах правоохранители первым делом захватывали почту и телеграф. Андрей инстинктивно похлопал по карманам. Изменился в лице, сказал менее уверенно:

– Я менту твоему на допросе все расскажу, нет, не на допросе, прямо сейчас. Он шефа и наберет. Сто процентов наберет, выслужиться захочет.

– Попробуй. Мент в экономике разбирается плохо, а в тебе хорошо разобрался. Знает он твердо, что ты – жулик и кидала. Не думаю, чтобы он с тобой в дискуссии вступал. Попробуй, рискни всем, что имеешь.

– Но он тебя арестует, если я деньги сегодня не заплачу. Ты сам говорил.

– Говорил, а ты говорил, что посижу я два дня в КПЗ и выйду. И знаешь, я тебе верю. Ты за меня не беспокойся. Ты о себе подумай. Напоминаю последовательность: менты, арест, журналюги, новости, вот и сказочке конец, и банку твоему тоже.

Банкир молчал, взвешивал, прикидывал. Не понимал он, блефует Алик или нет. Алик и сам не понимал. Но он точно знал, что проигрывает всегда тот, кто больше может потерять. Он мог потерять 13 миллионов и свободу. А банкир терял все. Чтобы максимально эффективно донести до Андрея уязвимость его позиции, он запел. Подбоченился, сделал загадочное порочное лицо и хриплым голосом Бориса Моисеева запел:

– Я теряю все, но теряешь больше… И ушел в закат. Голубая луна, голубая. Голубая луна. Голубая…

Это он зря, конечно, сделал. Пересолил. Клялся же себе людей не унижать попусту, а унизил. Андрея перекосило, он схватил со стола тяжелую мраморную пепельницу и кинулся на Алика. Лицо у банкира было такое, что стало ясно – убьет. За секунду до удара Алик отчетливо увидел будущее…

…Вот банкир обрушивает на него первый удар. Кроит череп тяжелой пепельницей. Потом второй. Он падает на пол, из проломленной башки хлещет кровь. Андрей трясущимися руками вытаскивает из внутреннего кармана его пиджака телефон. Вытирает кровавые ладони о белоснежную рубашку и набирает шефа. Умирающий Алик слышит разговор:

– Он тринадцать миллионов долларов хотел у вас украсть. Давайте я вам лучше пять заплачу.

– …

– Ну вот и отлично. Только пускай ваш полковник о нем позаботится. Сердечный приступ или поскользнулся…

– …

– За пять миллионов, я думаю, можно позаботиться?

– …

– И я так думаю, труда не составит.