– Вы сказали «я тоже не решался». На что, Эрих?

– На то, что должен был бы сделать. Если подлеца не может покарать закон – его должны карать люди. Он нарушил рыцарский кодекс, я – блюду его… стараюсь, по крайней мере.

– И вы что же – намеревались послать вызов фон Шедельбергу?

– Я думал об этом, – вздохнул Эрих с тоской и на миг поднял глаза, тут же отведя взгляд снова. – Но какой я ему противник… Чего бы я достиг? Только собственной смерти, ничего при том не доказав и не добившись справедливости.

– А вот это верный подход, – заметил Курт; рыцарь поморщился:

– Знаю. Но на душе все равно было мерзко… И поэтому – да, я обрадовался, когда узнал, почему те люди велели мне явиться к ним. И – да, я рассказал, что знал. То, что слышал от фон Шедельберга.

– Участвовали оба, – заметил Курт. – Почему покаран только один?

– Фон Хайне лишь наблюдал. И даже пытался возразить… – неохотно пояснил Эрих и докончил с прежней горячностью: – Но не остановил! Ничего не сделал, даже пальцем не пошевелил!

– Однако Фема это во внимание не приняла, так? – уточнил Курт, и тот сжал губы. – По их мнению, он не виновен.

– Пусть живет. Пусть дрожит. Он лишь чудом сохранил свою жизнь, и пусть теперь боится; зато сам ничего подобного не сделает, потому что знает, что и на таких, как он, есть управа.

– Вы повторяете их слова, Эрих, верно? – убежденно предположил Курт. – Так они сказали. Вы с этим не согласны, ведь так?

– Да, не согласен, – откликнулся юный рыцарь тихо. – Я считаю – он виновен так же.

– Они оставили фон Хайне в живых, чтобы он не молчал, – наставительно выговорил Курт. – Это как раз тот случай, когда Фема не станет карать за словоохотливость; если он вздумает поведать кому-то, что случилось и как – им это лишь на руку. Это прославит их.

– Вы снова обвиняете их в холодной расчетливости? Ну, пусть и так, однако один виновник все же наказан, та семья больше не подвержена опасности с его стороны; это много больше, чем могло бы быть.

– Думаю, я вас понимаю, – кивнул Курт во вздохом. – И полагаю также, Эрих, что и вы меня поймете… Несколько вопросов. Как они связались с вами? Где происходило это судилище? Оставили ли вам возможность связи на будущее?

– Будете травить их? – с затаенным негодованием бросил рыцарь, и Курт качнул головой:

– У меня здесь другое дело. Мне не до них. Но когда вокруг действует некая сила – сила немалая, серьезная – я должен знать о ней, должен знать ее и… Быть может, мне самому придется когда-нибудь обратиться к ним же. Мне или нам.

– У Инквизиции собственная сила, тоже немалая; к чему вам они?

– Вы живете в предместье Ульма и все еще полагаете, что у Конгрегации есть власть? – спросил Курт с улыбкой. – В таком случае, вы вернейший из всех католиков и наипреданнейший из подданных, коли уж такого мнения о нас… Вы нам льстите. Не всегда и не везде, Эрих, есть у нас власть и есть сила. И любой, с кем можно договориться о взаимопомощи, ценен.

– Я никого из них не знаю, – ответил рыцарь не сразу, вновь медленно двинувшись вперед. – Ко мне подослали какого-то немого и глухого человека… или, быть может, он притворялся; не знаю. Я растерялся и не задумался об этом. Мне просто передали записку, и я явился на место, что было в ней указано. Ничего конкретного – подлесок, опушка, человек в маске; мне завязали глаза и долго кружили, посему я не могу сказать, куда в конце концов вывели. Там и состоялся их суд.

– И что же? Они упомянули о том, как можно снестись с ними впредь?

– Нет, – откликнулся рыцарь мгновенно, и Курт вздохнул.

– Неправда, Эрих, – с мягким укором заметил он. – Можете собою гордиться, вы истинный рыцарь: ложь – не ваш конек. Чего вы боитесь? Мести? Они о нашем разговоре не узнают. Того, что я устрою засаду? Я уже говорил – сейчас они не мое дело. Что засаду устроит Конгрегация в будущем? Мы не настолько глупы – это оборвет единственную нить, через которую можно наладить отношения с этой и в самом деле влиятельной организацией. Итак, Эрих, еще раз: как связаться с ними?

– Та самая опушка, – ответил тот спустя полминуты молчания. – Там есть дерево с дуплом… Туда можно положить записку. Это все… А теперь – можете ли и вы дать мне слово, майстер инквизитор? Слово – что не попытаетесь использовать услышанное, чтобы и в самом деле устроить засаду?

– Боитесь… – заметил Курт, и Эрих нервно дрогнул губами. – Понимаю. Не бойтесь. Если их тайное место будет раскрыто, обвинить в этом они могут не только вас – поверьте, не только вам Фема предоставила возможность донести, и вокруг вас наверняка еще не один и не трое, кому известно все то же дерево на опушке, то же дупло, тот же способ связи.

– Так значит, вы…

– Не значит, – возразил Курт, не дав ему договорить. – Не стану делать ничего подобного, как уже и сказал вам. Мог бы дать и слово, но… Совет на будущее, Эрих: не следует слишком доверять инквизиторскому слову. Обещаниям – иногда можно; клятвам, торжественным словам – не стоит.

– И вы говорите такое? – растерянно проронил юный рыцарь, на миг остановившись. – Неужели и вы, майстер инквизитор… Неужели совсем не почитаете все то, чему служите?

– Напротив, почитаю всей душой. Служу – всей душой. Отдаю – все, вплоть до души. Если будет надо, если того потребует восстановление той самой справедливости – готов и поступиться словом, и нарушить клятву. Это будет грех, но это будет мой грех. Камень на моей совести. Разобраться со своими прегрешениями я смогу после, если будет отпущено на это довольно жизни.

– А если не будет? Вы готовы отдать собственную душу на погибель?

– Если это потребуется. Если так будет надо. Если никак иначе… Хотите, скажу ересь? – предложил он с улыбкой, и Эрих настороженно покосился на собеседника, вновь придержав шаг. – «Как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно»; вы помните это? Никогда не думали, что, напротив, верхом христианской жертвенности является озаботиться сперва ближним своим, а уж после – собою?.. Я, конечно, не образец добродетели, – усмехнулся Курт, когда рыцарь смятенно замялся, – однако же, моя работа состоит в том, чтобы извлекать сучки, а сколько бревен останется при этом во мне самом – вопрос второстепенный. И если ради того, чтобы вынуть этот самый сучок, собственные глаза придется засыпать телегой бревен – я это сделаю, потому что так надо.

– А иначе – нельзя? Не ставя спасение других и собственную душу на разные чаши весов?

– Пытаюсь, – уже серьезно ответил Курт. – Пытаюсь, как могу. Вы еще мало видели в жизни, Эрих, так поверьте мне на слово: порою невозможно влезть в болото, чтобы вытащить тонущего, и не выпачкаться при том по уши.

– Или не утонуть самому?

– Случается и такое. Такова жизнь. Такова моя служба.

– Я вам не завидую, – тихо проронил Эрих, и он невесело усмехнулся: