Она прикрыла глаза. Всего-то полтора месяца, как Альфонсо упокоился в земле, но она, если ее еще заботит собственное будущее, должна отпустить его и двигаться дальше.

– Ты приехал, чтобы что-то мне предложить, – тихо сказала Лукреция. – Что ж, хорошо, брат. Я слушаю.

Какое-то время он внимательно смотрел на нее. Будто надеялся увидеть шанс на примирение, знак того, что она простила его. Но ничего не увидел. Сколько бы ни было в ней доброты, теперь она, казалось, стала куда более истинной Борджиа, чем хотелось бы ей самой.

– К концу зимы я подчиню себе все крупные города Романьи. А после помогу Франции взять Неаполь, так что король Людовик не будет возражать, если мы затем пойдем дальше. Перуджа, Болонья, может, даже Флоренция. Все они ослаблены и уязвимы. Через два года, если судьба будет благоволить нам, в руках Борджиа окажется вся центральная Италия, а вокруг лишь наши союзники.

– Что насчет Венеции? – спросила Лукреция, ведь даже в скорби своей она порой вспоминала, как ее первый муж с опаской смотрел на север. – Венеция наверняка попытается тебе помешать.

– Разумеется, попытается. Поэтому нам и нужен союзник, способный разделить их и наши земли. Сильное государство, которое не побоится встать между нами. Нам нужна Феррара.

– Феррара? – В ее голосе сквозило удивление. – Ты хочешь, чтобы я вышла за кого-то из Феррары?!

– А почему нет? Герцог Эрколе совсем стар, а его наследник, Альфонсо, вдовец и не имеет законнорожденных детей. Ему нужна жена, способная родить семье д’Эсте сыновей. Жена, которая станет герцогиней его государства, сможет управлять большим двором и куда большим городом.

– Феррара… – повторила Лукреция и засмеялась, впрочем, неясно, от радости или выражая недоверие. – У тебя ничего не получится. Д’Эсте – одна из самых старых семей Италии. Они могут заполучить любую невесту, какую пожелают. Они никогда не возьмут меня.

– Нет, сестра, возьмут. Это я тебе обещаю.

Так и скажи его величеству: мы никогда не согласимся взять в жены Дону Альфонсо Донну Лукрецию, и никогда Дон Альфонсо не будет принужден к этому.

Герцог Эрколе д’Эсте. Письмо послу Феррары при дворе Людовика XII. Февраль 1501 г.

Когда зима подошла к концу, в Непи вновь упаковали сто сундуков, и все хозяйство отправилось обратно в Рим. Александр простил дочь и теперь снова нежно любил ее. А еще вовсю вел переговоры по поводу ее следующего брака. Он уже выказал свое расположение кузену короля Франции, а также герцогу Орсини и испанскому графу. Чезаре был прав: может, она и пользовалась дурной славой, но, имея за спиной Ватикан и брата с целой армией, Лукреция Борджиа все еще оставалась отличным товаром на рынке невест.

На самом деле Александра не интересовал ни один из имеющихся кандидатов, однако чем больше их будет, тем более вероятно, что герцог Эрколе д’Эсте наконец осознает, что Лукреция – отличная партия для его сына. В таких делах Александр действовал как опытный политик: очаровывал тех, кто им выгоден, и был суров с теми, в ком больше не нуждался. В ноябре, когда Испания и Франция подписали будто бы секретный договор, в соответствии с которым загодя поделили военные трофеи после падения Неаполя, он поставил в известность о своих пожеланиях посла Франции.

Ответ его более чем удовлетворил: король Франции будет только рад предоставить любую посильную помощь.

Возможно, договор все же оказался более секретным, чем обычно. Вне всякого сомнения, Феррара ничего о нем не знала. Поначалу герцог Эрколе встретил идею брака с полным пренебрежением. Город Феррара, может, и был предан папству, но семья д’Эсте вела свою славную историю с тех времен, когда Борджиа еще пахали землю Валенсии, и чего бы они с тех пор ни добились, заслуживали только презрения. Именно дипломаты Эрколе разнесли слухи о ребенке, рожденном якобы Лукрецией через девять месяцев после ее пребывания в монастыре. Хуже могли быть лишь россказни о том, что отец ребенка не кто иной, как ее брат, а может, даже отец. С тех пор как несчастный Джованни Сфорца брякнул об этом своему дяде Людовико, женатом на дочери Эрколе – Беатриче, в Ферраре обсосали эту новость со всех сторон.

Нет, предложить им такую невесту было сущим оскорблением: подержанный товар из семьи бывших простолюдинов. Разумеется, если бы все это происходило добрую сотню лет назад, когда бравые парни из семьи д’Эсте лишь пытались перейти в политике от грубой силы к дипломатии, герцог важничал бы куда меньше. А теперь они настолько привыкли посмеиваться над Борджиа у них за спиной, что были просто не в состоянии остановиться.

Эрколе отнекивался и придумывал отговорки, а в частной переписке с королем Франции умолял найти другую, более подходящую невесту своему сыну, чтобы спасти семью от конфуза, который неминуемо последует за прямым отказом. Король Людовик, в те дни привыкший вести двойную игру, с одними соглашался, а другим нагло лгал, говоря всем то, что они желали от него услышать.

Тем временем Лукреция ждала. Возвращение домой далось ей нелегко. После визита Чезаре спокойная атмосфера Непи более не оказывала на ее душу прежнего умиротворяющего действия, и поскольку погода становилась все более и более неприветливой, пришлось возвращаться в Рим. Во дворце все напоминало о ее потере, а список не самых блестящих женихов вызывал тошноту. Пока Александр принимал ее резкие отказы вполне охотно (ведь сам он был по поводу женихов того же мнения). Становилось, впрочем, очевидно, что даже если она и могла представить себя в монастыре – а в келье Сан-Систо было прохладно даже в самый жаркий день, – он никогда не одобрит такого решения. И снова Чезаре оказался прав. Брак для нее – единственный выход.

– Тебе не идет черный, – сказал папа, когда в городе началась пора карнавалов. – Почему бы не добавить в свой гардероб немного золотого или зеленого?

– Я все еще в трауре, отец.

Вернувшись ко двору, Лукреция заметила, что появилось много новых тканей и мода изменилась. Санча носила серебряную вуаль, отчего выглядела куда жизнерадостней.

– Не думаю, что Альфонсо стал бы возражать, – сказала она, опередив неминуемые вопросы Лукреции. – Он любил хорошо одеваться и любил видеть вокруг себя хорошо одетых женщин. Мы можем хранить память о нем и не выглядеть при этом как монашки.

«А как эта модная штучка пойдет к моим волосам?» – задумалась Лукреция. Разве не ужасно даже думать об этом? Она не в состоянии вернуть его обратно, а девятнадцатилетней молодой женщине сложно погрузиться в прошлое на целых шесть месяцев, какой бы сладкой ни была ее боль.

– Шесть месяцев… – Казалось, отец читал ее мысли. – Это долгий срок. Ты красивая женщина, и когда послы Феррары приедут, чтобы познакомиться с тобой, в твоих интересах выглядеть как можно лучше.

– Послы? Когда это случится? – спросила Лукреция, ведь ей понемногу начинала нравиться идея поехать в Феррару, славящуюся своими поэтами, музыкантами и блестящим двором.