– Понятно. Что еще установили?

– Волна, судя по антенне, сантиметровая. Километр действие, не больше. Или чтобы труба была специальная для связи, волновод называется.

– Маркировка какая-то есть? Чье изготовление?

– Надписи под лупой рассмотрели, все на русском, большая часть непонятные. На пластмассе сзади выгравировано – якобы Рижский завод, тыща девятьсот девяносто седьмой год выпуска. На некоторых детальках звездочки видать. Вроде как оборонзаказ.

– Рижский, он при буржуях ничего такого не делал, случаем?

– Да надписи-то хоть какие могли поставить. Рижский, хренижский…

– Вот ить хренотень, твою… И главное, накануне прибытия ракетного истребителя. Говорят, тыщу километров даст, а то и тыщу сто.

«Кирдык, – подумал Виктор, – полный кирдык. Сто пудов не отмазаться, даже и с артефактами. А у старлея-то с бдительностью того… Жалко даже. Морду не бил, даже не орал. Вляпается когда-нибудь с утечкой инфы, и расстреляют… Да что ж я, это ж точно, не случайно ж вечером в субботу… Блин, блин, как предупредить-то, как, как? А если, наоборот, не война? Если я действительно шухер подниму, и из-за меня-то и начнется? Это ж меня как провокатора сюда, что ли? Черт, черт, не надо суетиться. Возьми себя в руки. Не надо мне играть по чьим-то планам, мне свой надо, для этой реальности… Судьба страны на кону, миллионов народу…»

– Неплохой «Казбек» на этот раз в гарнизонный завезли, надо будет еще взять, – продолжал тем временем Рихштейн. – В общем, пошли, Фелюнин, на улицу, на свежем воздухе мозговать проще…

Голоса стихли, Виктор взял карандаш и послюнявил кончик. На пальцах остался грязно-синий след. Что писать-то? «Я, Виктор Сергеевич Еремин, попал сюда случайно…»

Дверь скрипнула. Виктор повернул голову. В комнату осторожно вошел красноармеец с мосинским карабином и притворил за собой дверь. Невысокий, с рябым лицом после оспы – тот, что в коридоре стоял.

– Вы это… – начал он полушепотом, – бежать вам надо. Двиньте меня табуреткой, только не сильно, и через окно в конце коридора, потом к лесу, к «Соловьям», там вас с собаками не сыщут.

– Никуда я не побегу, – с неожиданным для себя спокойствием произнес Виктор, – и табуреткой двигать не буду. Другие просьбы, пожелания будут?

– Да вы… Это не провокация, не при попытке к бегству… Камарин я, из раскулаченных… Родню сослали, меня в детдом… Советы, падлы, зубами бы грыз… да что вы, не тратьте время, давайте скорее. Ваши придут, зачесть не забудьте…

«Значит, это «ж-ж-ж» неспроста. И старлей вовсе не болтливый».

– Малярия, – вздохнул Виктор, глядя в глаза Камарину, – вам сейчас отпроситься в санчасть надо. Или хотя бы хинин из аптечки. Немедленно. А то сейчас совсем худо станет.

– Ты че, ты… Сдаться, решил сука, да? Я ж тебя сам порешу, гнида! Сдохни! – И Камарин передернул затвор.

За спиной Виктора затрещал телефон.

Нет, это не телефон. Это будильник, механический, «Слава», непременная принадлежность каждой комнаты в соцкомплексе – чтобы граждане на работу не опаздывали.

Виктор откинул одеяло. Ешкин кот, уже и сны про попаданцев…

Эх, проснуться бы сейчас у себя в двадцать первом, и никаких изменений в истории, размыщлял он. Хотя здесь все лучше, чем осенью сорок первого. А на будущее надо завести гантели, пятикилограммовые или лучше восьмикилограммовые. Интересно, почем они здесь?

Внезапно он бросился к терминалу, повернул ключ и, не дожидаясь прогрева монитора, застучал по клавишам.

Насчет Руцкого ему не приснилось. Новой инфы за ночь не было. Романов по состоянию здоровья, Руцкой с ядерным чемоданчиком.

«И что теперь будет? Сто пудов с НАТО конфликт. Руцкой – а в этой реальности он если и изменился, то мало – человек негибкий, властный, будут провокации – пойдет на вооруженный. Или Романов решил, что именно такой сейчас и нужен? И специально ушел в сторону, чтобы преемник начал войну? Спокойно, спокойно… Сильная сторона Руцкого – психологическая атака, напор, слабая – неумение вести аппаратную, текущую работу, подбирать кадры. Но и выборы скоро, значит, развалить чего по-крупному он, как ВРИО, не сможет. Судя по тому, что видел, система у них начальственную глупость блокирует, расшатать ее, даже с самой верхушки, непросто. Есть «горизонталь власти», заслуженные профи, которых так не разгонишь, есть партия смерти в глаза смотревших, которые, если что, любому боссу правду-матку резать будут, есть, наконец, КГБ с его супероперацией, в которую Руцкому так просто не сунуться, и главное, обстановка в стране не та, чтобы тысячами если не сажать, то увольнять: народ доволен и мозги врубил на полную катушку. Постарался однофамилец императора… Тогда зачем Руцкой? На кого давить? Повести массы? Куда? Одни загадки».

…Унылый осенний дождь повис над городом. Серая завеса закрыла перспективы улиц, крупные капли сверкали в лучах фар ближнего света, пузырили и морщили тысячи луж, внезапно покрывших землю и тротуары. По мостовым текла измятая пленка воды, собираясь по обочинам в потоки и унося в решетки ливневой канализации мелкое измокшее золото листвы. Дождь мелкой дробью сыпал по крыше троллейбуса и струился по стеклам, рвался с козырьков крыш и желобов и моментально пропитывал все, за что успевал зацепиться. Угасающая волна бабьего лета не могла справиться с этой выжатой на город губкой; было тепло, градусов пятнадцать, но салон настолько пропитан влагой, что вентиляция не справлялась, стекла покрылись изнутри болезненной испариной, и воздух казался более зябким, чем на самом деле. В протертом ладонью пятачке стекла Виктор увидел, как ветер треплет на ветру изначально кумачовый, но теперь отяжелевший, темный, словно пропитанный кровью, лозунг «СССР – ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ЗЕМНОГО РАЗУМА».

В кооперативе, куда он вошел, складывая на ходу зонтик и поеживаясь, его встретили загадочными улыбками. Нетерпеливая Викки даже спросила:

– Вас поздравить?

– С чем?

– Тогда пока не буду. Сами увидите.

«Одни загадки, одни загадки… Премию, что ли, дали? Ладно, проставимся…»

Прогрузившись, он получил мессадж от Кондратьева: «Зайдите, я жду».

– Ну что ж, – с многозначительной паузой произнес Иван Анатольевич. – Полина Геннадьевна сегодня в Москве, так что на меня пала эта прискорбная миссия сообщить, что вы у нас больше не работаете.

«Вот как, увольняют, значит. Действительно, я здесь потенциальный источник проблем. Остались только связи с силовиками… Бездельничать мы вам не дадим, говорите… Вот проверим, как слово с делом».

– Ну что ж, – спокойно сказал Виктор, – было приятно поработать.

– Прискорбная для нас, – продолжал Кондратьев, – а с вас торт, потому что забирают вас переводом в Брянское отделение НИИагропроминформатики, документ утром пришел.

– А что это за НИИ? – несколько удивленно спросил Виктор, озадаченный корнем «агро».