Хотя от ближайшего к нам пункта центрального хребта мы находились за 15 км по птичьему полету, но в те краткие промежутки времени, когда мы имели возможность рассмотреть его при чистой атмосфере, в особенности от Бакокоро, в хороший бинокль, можно было разрешить вопрос: почему на Рувензори задерживается так много снегов? Как видно из многочисленных снимков его профиля, гребень хребта рассечен на множество треугольных пиков или же резко заостренных вершин, формой похожих на узкие седла. Каждая такая вершина, рассмотренная в отдельности, представляет миниатюрную копию всего остального хребта; зазубренная влиянием стихий, времени и климата, ветра и дождя, мороза и снега, каждая из вершин Рувензори повторяет все те шероховатости, все те выступы, зубцы и иные неровности, которыми отличаются и ближайшие к нам горы той же системы, более низкие и вполне ясно видимые простым глазом.

В большинстве случаев все эти пики и заостренные главы настолько круты и обрывисты, что, невзирая на беспрестанный там снегопад и вечные морозные ветры, заставляющие снег крепнуть и леденеть, на самых верхушках снег, однако же, почти не держится. Но зато примерно на 100 м ниже покатости становятся более отлогими, следовательно, более удобными для задержания снега, и тут образуются громадные сплошные снеговые поля. Очень часто, однако, непосредственно за таким полем гора обрывается отвесною пропастью, стены которой обнажены и резко чернеют, а у подножья обрыва снова расстилается снеговое поле, и к нему местами примыкают отлогие скаты соседних гор. Вот почему этот высокий хребет не везде одинаково покрыт снегом, а представляет лишь отдельные участки снега (хотя и очень обширные), то прерываемые темно-бурыми обрывами, то испещренные как бы островками черных скал. На 1 000 м ниже главной вершины образовался целый снеговой материк, из которого там и здесь выставляется множество темных островков.

Там, где гребни гор так обрывисты и обнажены, а самые стены скал и пропастей так высоки, они подвергаются особенно резким переменам климата, и потому вполне естественно, что при таких условиях сильно выветриваются и крошатся. Обломки камня, щебень и массы каменной пыли валятся сверху на площадки обледенелого снега, который подтаивает снизу, и, будучи подтачиваем сбегающими ручьями, медленно сползает в нижние долины за многие километры от места своего отправления.

По мере того как лавина спускается ниже, таяние снега усиливается, скорость движения увеличивается, пока, наконец, дойдя до предела тропического зноя или будучи снизу обдаваем горячими парами долины, снег растаивает внезапно, и тогда обломки скал, валуны и щебень, принесенные лавиною, стремительно обрушиваются вниз, с треском перескакивая через ложбины и далее летя по склонам, до тех пор пока не встречают в долине какой-нибудь преграды и тогда образуют у входа в ущелье завалы, а там, где горные склоны отлоги, они разбрасываются по ним на протяжении многих гектаров.

Иногда сползание таких обледенелых снеговых масс совершается с такой необычайной силой и быстротой, что они сдвигают перед собой большие участки земли вместе с растущими на них деревьями и кустами, и все это вместе с питающей их почвой слезает вниз, до самого подножья гор. Из этого можно себе представить, какие массы всякого материала – валунов, скалистых обломков, гальки, щебня, песку и деревьев – попадают в долину Семлики с бесчисленных горных скатов и ложбин.

Нечто подобное, очевидно, совершилось когда-то против истоков реки Рами-люлю: тут был громадный обвал, и притом такой внезапный, что течение реки совершенно было преграждено и вся местность завалена обломками на пространстве около 15 кв. км. Но с тех пор Рами-люлю снова пробила себе прежнее русло и течет теперь по своему первоначальному твердому, скалистому дну, но только берега ее почти отвесны и имеют 60 м высоты. Это дает нам некоторое представление о том, какова бывает толща таких обвалов.

Между Угарамой и Букоко мы проходили у самой подошвы гор удивительно плодоносными местами; нас поразило там чрезвычайное обилие дынь, арбузов, сахарного тростника и проса. Подпочва состоит преимущественно из щебня и песка с примесью жирного черного ила; но главная характерная черта поверхности – это несметное множество валунов, наполовину вросших в землю, что указывает на деятельность ледников.

Между Букоко и подошвами гор, на расстоянии 5 км в ширину и от 8 до 10 км в длину, к югу тянется точно такая же наносная гряда, состоящая преимущественно из отдельных, не связанных между собою частей камня; но с течением времени дожди и ее настолько размыли, что она представляет довольно гладкую поверхность, расположенную уступами.

Принимая во внимание, что все эти обстоятельства периодически повторяются с тех пор, как из недр земли совершилось поднятие хребта Рувензори и связанных с ним цепей, припомнив также, какая масса материала потрачена им на образование наносов в глубокой пространной впадине, занимаемой ныне озером Альберта-Эдуарда, долиною Семлики и озером Альберта, мы не слишком удивимся тому, что Рувензори в настоящее время представляет лишь скелет того, чем он был когда-то. Его великолепная глава потеряла уже значительную часть своего объема: верхние склоны изрыты и сточены, нижние покатости изборождены сотнями глубоких потоков, и хотя они теперь не обнажены, а одеты растительностью, но носят явные следы невзгод, перенесенных с той поры, как Рувензори возник из пламени.

Медленно, постепенно, но неминуемо великая гора возвращается к своему первоначальному виду. Пройдет несколько веков, и котловина озера Ньянца-Альберта-Эдуарда обратится в обширную равнину; несколько позднее то же будет и с озером Альберта-Ньянца. И географы тогдашних времен в изумлении будут протирать себе глаза, если случайно нападут на карты обеих Ньянц в том виде, как они описаны в 1889 г.

В ранние утренние часы горы большею частью представлялись длинной, высокой, громадной черной массой, высшие точки которой как бы упирались в безоблачное, предрассветное, серое небо. Но по мере того как наступившая заря превращала на востоке этот серый фон в золотистый, в вышине показывались тонкие черточки белых облаков, опоясывающих вершины, а по всей линии хребта, от подножья вверх по склонам, начинали ползти клочковатые слои тумана. Эти клочки то втягивало в лощину, то в глубокие горные ущелья, где их подхватывал ветер, и они начинали клубиться, не переставая подниматься по извилистым долинам, вползать на кручи, каждую минуту меняя форму и расположение и постепенно увеличиваясь в объеме.

Справа и слева вылезали новые клубы тумана, захватывали по пути отдельные клочья, стремившиеся из глубоких щелей, соединялись в одну длинную сплошную гряду, окутывали верхи передовых цепей; выше навстречу им выходили еще новые клочья, срывавшиеся с каждого углубления, из каждой складки камня, и вся эта масса паров строилась правильными рядами, как будто и в самом деле сознавала надобность сомкнуться вокруг белых исполинов.

По мере поднятия в верхние пределы атмосферы туман, достигший уже значительной плотности, двигался все быстрее, менял формы все чаще и внезапнее, соединялся с клубами новых белых паров, выступивших из верхних расселин, и все это неудержимо рвалось вверх, передовые облака смело указывали путь к небесам.