Но что-то странное произошло вдруг со всеми телефонными аппаратами: после первых же четырёх набранных цифр в трубках начинал звучать непрерывный гудок, звонок срывался, а экраны мобильников, будто сговорившись, показывали ограниченный доступ к эфиру: по «911» можно, а больше ничего нельзя.

— Из автомата умеешь звонить? — спросил Платон, закусив губу.

Но бежать к автомату не пришлось — каким-то чудом восстановилась связь, и возник чрезвычайно занятый мистер Питер Холл из Госдепартамента. Говорил короткими рублеными фразами и, судя по всему, здорово волновался. По дипломатическим каналам от русских поступили очень нехорошие документы, и им дан ход. Ситуация пока под контролем, но обстановка чрезвычайно напряжённая. Он сообщит, если события начнут развиваться в нежелательном направлении. Очень советует немедленно связаться с хорошими адвокатами, может порекомендовать квалифицированных юристов по иммиграционному праву и по уголовным делам. Да-да, эта проблема, которая обсуждалась, могу подтвердить ещё раз, что она актуальна, как никогда, но сейчас не время. Абсолютно убеждён, что сейчас не время. Сперва надо разобраться со столь неожиданно возникшими вопросами. Три-четыре дня. Если ничего катастрофического не произойдёт, накал начнёт понемногу спадать. Дружеский совет — ничего не предпринимать, пока не удастся направить события в нужное русло.

— Do you know the word «hostages»? — перебил его Платон. — Our friends in Moscow are in jail. We cannot wait[27].

— Who is going to benefit if you join them?[28]— с циничной откровенностью спросил Холл, и в этих словах была железная логика, не допускающая возражений.

— Just one more thing, Peter, — не сдавался Платон. — This recommendation about the delay… These three or four days. Is it just a good advice or a decision?[29]

— You disagree?[30]— Холл ответил вопросом на вопрос, явно уклоняясь, но не на таких попал.

— Yours? From the very top? Who made it?[31]

В трубке наступило тягостное молчание, потом Холл пропел чуть слышно:

— But the Yellow Rose of Texas is the only girl for me…[32]

— I see, — задумчиво сказал Платон. — And you suggest that we wait forever and do nothing at all? I hope you understand that from this moment we become absolutely free in our actions — you could never stop us by jail, by extradition, by threats, whatever. Do you understand that? Don't you think that it is time for us to sit together and decide how the United States of America will go on with saving the fucking face of your fucking democracy? Before we make the first move[33].

— Not with me, — мгновенно отреагировал Холл. — From now I am off this case. Officially. The only thing I may suggest and believe me that I am stretching my neck for you. We do nothing, you do nothing until tomorrow. Tomorrow you meet one Mr. Jones. After that you are welcome to any course of actions[34].

— Who is Mr Jones?[35]

Холл раздражённо хмыкнул и замолчал. Понятно было, что на этот вопрос он отвечать не намерен.

— Jones — this is real name?[36]— не отставал Платон.

В трубке раздались короткие гудки.

И вот теперь встреча состоялась. Мистер Джонс, попросивший называть его Хорэсом, приветливо улыбался Платону. На правом рукаве домашней вельветовой куртки выделялась чёрная траурная повязка.

После трагических событий Платона не удивлял траур. В эти дни траур в Нью-Йорке носили многие, даже те, у кого среди погибших ни родственников, ни друзей не оказалось. Такая специфическая и непривычная для наших реакция на национальную трагедию: в России национальный траур есть понятие общественное, определяющее исключительно изменения в телевизионных программах и расписании увеселительных мероприятий, но на личной жизни граждан не отражающееся. Хоть все огнём гори, но рестораны забиты под завязку, в ночных клубах пир горой и танцы до упаду, разлетаются шары в биллиардных и боулингах…

— У вас погиб кто-то из близких? — спросил Платон.

— Да, — кивнул старый человек. — Но не… Не в результате этого террористического акта. Он просто умер. Мы были — как сказать — в одном возрасте. Мне как раз вчера позвонили из Москвы и сказали, что он умер от сердечного приступа.

— Он был вашим другом? Или родственником?

— Нет. Ни то, ни другое. Он был моим врагом.

Платон посмотрел с интересом.

— Вы носите траур по врагу?

Собеседник чуть заметно оттопырил нижнюю губу, и на его лице появилось покровительно-пренебрежительное выражение.

— Мой молодой друг! — сказал он, выделив голосом восклицательный знак в конце обращения. — В нашем очень несовершенном и зыбком мире враг — единственная постоянная величина, враг — это то, что приобретаешь однажды и сохраняешь навсегда. В отличие от друзей и женщин, имеющих склонность предавать и изменять, враг никогда не предаст и не изменит. Он, видите ли, всегда рядом, даже когда на самом деле находится далеко. Потому что о настоящем враге не забываешь ни на мгновение. Чем больше проходит лет, тем ближе и незаменимей становится настоящий враг. И потом — сказано же в Писании: «Возлюбите ненавидящих вас».

— Интересная мысль, — согласился Платон. — Очень интересная.

— Почему? — старый человек недоуменно поднял брови. — Вы незнакомы с основами христианской религии?