Я кивнул и тут же забыл про зубы и живот.

Проснулся я вот от чего. Кто-то трогал мне член.

Я подумал, Ши пришла домой обедать и решила меня побаловать. Что-то промурлыкал. Хотел погладить ее по голове… и погладил… вслепую. И сразу заметил, что вместо длинных волос у нее — короткие.

С трудом выдавил из себя: «Ты что, постриглась?»

И только после этого открыл глаза.

Рядом со мной на нашей двуспальной кровати сидел Аллита. В позе Будды.

Отдернул руку, как от змеи, как только увидел, что я открыл глаза. И посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало нехорошо. Печальным, томным. Совсем не детским. Опытным. Внезапно я понял, что не знаю этого мальчика. Понятия не имею, о чем он на самом деле думает, о чем мечтает, что делает весь день, с кем встречается. Физически ощутил разделяющую нас пропасть.

А Аллита вдруг… заревел, как гоночный автомобиль.

Я не поверил своим ушам… струсил… инстинктивно закрылся одеялом.

Его красивое лицо исказила недобрая усмешка, он сказал, отчетливо выговаривая слова: «Можешь не закрываться. Я много раз видел тебя голым. И маму. Я каждый день подсматриваю за вами в замочную скважину. Сами виноваты. Мама так громко стонет, что через стенку слышно. Я не могу заснуть. А потом стонешь ты. Особенно громко, когда кончаешь ей в рот».

И опять заревел, как паровоз. Затрясся и глаза закатил. Я подумал, что ему плохо. А он так хохотал, паршивец!

— Ты бы хоть трусики надел.

— Мне и так хорошо. Я знаю, что тебе мое тело нравится. Помнишь, тогда, на нудистском пляже, ты на меня так смотрел…

— Как «так»?

— Не как на сына моей мамы, а как на мать смотришь, когда она ноги раздвигает.

— Не выдумывай. Она же женщина, а ты мальчик.

— Как будто ты не знаешь, что взрослые дяди делают с маленькими мальчиками!

— А ты знаешь?

— Знаю. Со мной это каждый день старшие братья делали, пока тут жили. И с мамой…

У меня пошли мурашки по коже. А сердце запело от предчувствия. Ни о каких братьях Аллиты я до этого не слышал. Кррак!

— Не знаю, что сказать. Я с тобой ничего подобного делать не собираюсь. Иди, зубы почисть, и позавтракай. Мюсли на столе, бутерброды в пластиковой коробочке. Какао в холодильнике.

— Хочу еще побыть тут.

— Хорошо, давай сделаем так, я немножко посплю, а ты просто полежишь рядом и не будешь меня трогать. Это неприлично и мне очень неприятно. А если твоя мама узнает, что ты так делал, она тебя выпорет, а меня из дома выгонит. Погоди, как же я сразу не догадался, ты именно этого и хочешь? Ревнуешь…

В ответ Аллита опять заревел. На сей раз как самолет при взлете. Рев перешел в циничный гогот.

— Ревную? Да плевать я на вас хотел. И на мать и на тебя. Если вы оба сдохнете, плакать не буду.

— Ах ты, маленький засранец! Был бы я твоим папой, выпорол бы тебя ремнем.

— Если ты меня тронешь, я тебе, пока ты спишь, выколю глаза кухонным ножом.

— Храбрецом заделался, щенок!

От злобы я вспотел. Жутко хотелось влепить ему пощечину. Или… поцеловать его. Но я сдержал себя.

Надо было маленького нахала хотя бы из комнаты выкинуть… и дверь в спальню на ключ закрыть. Кто знает, что он еще придумает? А спрос с него какой? Он ребенок.

Еще больше его я боялся себя.

Я сел на кровати и серьезно посмотрел на Аллиту. Примерился…

Как бы его так схватить, чтобы он не вырвался?

А Аллита использовал мое бездействие по-своему. Раздвинул свои увесистые бедра и приподнял их руками, как это делают женщины во время любви. Вот чертенок! Знал, наверно знал, что меня эта его развратная поза шокирует. Потому что у меня нервы слабые. И характера нет. Потому что я робот… и поза эта — не приглашение даже, а приказ. Приказ, которому я не могу не подчиниться.

Член его стоял колышком. А розовое очко страстно подрагивало.

Для усиления эффекта Аллита высунул длинный юркий синеватый язык и опять закатил глаза как припадочный.

Кровь бросилась мне в лицо. Я потерял над собой контроль. Сила ушла из рук. И я сделал единственное, что еще мог сделать, — отполз от стонущего мальчика подальше и малодушно спрятался под одеялом. Но Аллита подполз ко мне, сдернул с меня одеяло и прижался жаркой своей попкой к головке моего члена.

— Умоляю тебя, доставь мне удовольствие!

Голос его не был голосом тринадцатилетнего мальчика. Кррак!

Я подчинился.

…

Проснулся я почему-то в своей квартире. На моей любимой красной софе. Вечером. Вскипятил воду в новом электрочайнике, залил кипятком лежащий в стеклянной чашке пакетик Даржилинга, сделал бутерброд с сыром. Но ни пить, ни есть не стал.

Тело мое сладко ныло, руки дрожали, а душа сжималась от ужаса. Неужели я действительно… делал это с тринадцатилетним ребенком?

Решил позвонить Ши. Но не нашел в мобильнике ее номера. Не может этого быть! Мы же вчера раз пять разговаривали. Поискал телефонную книгу. Но сразу вспомнил, что выкинул ее — за ненадобностью — лет восемь назад.

Решил, скрепя сердце, пойти к ней. Боялся встретиться там с Аллитой. Наверное, маленький сатир сказал ей, что я его изнасиловал, и Ши уже позвонила в полицию…

Вышел на улицу и пошел, спотыкаясь, к дому Ши. Она жила в десяти минутах ходьбы от меня. Прохожие на улице представлялись мне спешащими по своим ничтожным делам поржавевшими роботами. А пролетающие по улице автомобили — охотящимися на меня боевыми машинами неизвестной армии.

Так, вот и ее дом… Сейчас я ей позвоню, она мне откроет, я поднимусь на лифте на восьмой этаж… а там уже полиция, суровые чиновники из Югендамта, врачи, собаки-ищейки. Криминалисты снимают отпечатки пальцев… берут ватными палочками пробы спермы. Аллита плохо изображает плач и показывает дрожащей рукой на свою многострадальную попку.

— Да, да, дядя всунул в меня эту штуку… это было так больно… я умолял его прекратить, но он продолжал, продолжал…

Его успокаивают психологи.

А тяжело дышащая Ши говорит, что связь со мной была самой страшной ошибкой ее жизни.

…

Рядом с потертыми кнопочками стояли имена и фамилии.

Я попытался вспомнить фамилию Ши. Не удалось.

Смутно припоминалось, как она рассказывала о том, что «Ши» — это не уменьшительная форма ее имени, а сокращение… Сокращение чего?

В голове у меня был беспросветный туман.

Я попытался вспомнить, как выглядела Ши, но не смог.

Азиатка она? Или европейка? Всё, всё забыл.

И черты ее сына тоже расплылись. Когда я думал о нем, то вспоминал только его закатанные в экстазе глаза. И слышал его страстный шепот.