Я могу быть твоим шофером. Я умею водить машину. Очень даже неплохо.

Сейчас я — Рослин. Так зовут мою героиню в фильме. Я не актриса, просто женщина. Пытаюсь, изо всех сил пытаюсь быть хорошей. Меня не раз обижали мужчины, я разведена. Но не отчаиваюсь, думаю, что смогу найти свою дорогу в жизни. Живу я в Рино, я имею в виду, это Рослин там живет. Но никогда не играю в казино, потому что только проигрываю.

Я же сказала, я могу быть твоим шофером.

Но Студия уже обеспечила меня шофером.

Тогда я могу быть телохранителем Мэрилин.

Телохранителем?!

Я не слабачка там какая-нибудь! Знаешь, какая я сильная? Нет, честно. Ты меня недооцениваешь, Норма Джин.

Но я не…

Ты о ноже? Я всегда ношу при себе этот нож. Сумею защититься от любого насильника, который задумает меня трахнуть.

Ах, Флис!..

Что? Это тебя пугает?

Да нет, Флис. Просто, думаю, мне… как-то не слишком нравится этот нож.

Ну, так это мой нож, не твой. Это моя защита.

Знаешь, Флис, мне кажется, ты должна расстаться с этим ножом. Выбросить.

Да неужели? Выбросить! Куда это выбросить?

Ну, или по крайней мере убрать туда, откуда взяла.

Лезвие? Куда это я должна убрать лезвие, а?

Не надо, Флис, ты меня просто пугаешь. Я в-вовсе не…

А выглядишь испуганной, Мэрилин. Господи!..

Да ничего подобного!.. Я всего лишь…

Подумала, что я могу обидеть тебя, Норма Джин, да? Тебя? Но я же никогда тебя не обижала!

Знаю, Флис, знаю. Надеюсь, что нет.

Мою маленькую Мышку…

П-просто я разнервничалась. Этот нож…

Лично я ничуть не боюсь использовать его. Для своей же защиты. Я и тебя смогу защитить.

Знаю, что сможешь, Флис. И очень это ценю, поверь.

Допустим, кто-то подходит к Мэрилин и говорит ей какую-нибудь гадость. Или ненароком толкнет. А я буду твоим телохранителем.

Ну, не знаю, что и сказать, Флис.

Ведь всегда найдется тот, кто захочет обидеть Мэрилин. А я смогу тебя защитить.

Прямо не знаю, Флис…

А что, черт возьми, ты вообще знаешь? Вот почему ты хочешь, чтобы я вернулась обратно.

Флис, я…

Ладно. Так и быть, убираю нож. Вот, видишь, нет у меня никакого ножа. Нет и никогда не было. Убедилась?

Спасибо, Флис.

Я всегда помнила тебя, Норма Джин. Никогда тебя не забывала. Я понимала — ты стала Мэрилин за всех нас.

Целовала Флис. Неужели я посмела целовать Флис, или мне просто снилось, что я целую Флис? А она целует меня (еще кусает!), и губы у меня распухли и воспалились. Целовать Флис — это все равно что вдыхать эфир. Такой пронзительный, с привкусом апельсина запах, того гляди, разорвется сердце.

О Боже, спасибо.

Годовщина. Четвертая годовщина их свадьбы. Пришла и прошла неотмеченной.

Опостылевший муж. Выяснилось, что она очарована не только Гейблом (с которым, возможно, трахалась), что существовал еще некий загадочный Монтгомери Клифт. Алкоголик, обаятельный, неуравновешенный тип. Красивое лицо все в шрамах — следы аварии, в прошлом году едва не погиб, катаясь на мотоцикле. Он питал пристрастие к смеси бензедрина с амиталом (сидел на игле?); жил уединенно, в трейлере, подобно Дионису[41]в бочке, прятался там целыми сутками, запасшись грейпфрутами и водкой, а также каким-нибудь наглым молодым любовником. И отказывался давать интервью и даже выходить под это «омерзительное» солнце Невады вплоть до наступления ночи.

В съемочной группе «Неприкаянных» были уверены, что Клифт не закончит работу над фильмом, что с ним еще хуже и рискованнее иметь дело, чем с Монро. «Знаете, почему я люблю Монти Клифта? Потому, что он тоже Близнец». «Что?» «Ну, близнец, как и я».

Разве мог муж ревновать ее к этому пропащему типу, гомосексуалисту к тому же? О, нет, ему просто не позволяла гордость. Тем не менее она заметила в глазах его обиду и дотронулась до его руки — то было первое прикосновение за много-много дней. И внезапно превратилась в Рослин, свою белокурую героиню, исцелительницу.

— Эй, ты что? Перестань! Я вовсе не уверена, что Монти родился под тем же самым знаком. Просто хотела сказать, в нас есть что-то родственное. Ну, как в близнецах. Ведь попадаются же иногда люди, в точности похожие на тебя. Двойняшки. Так вот, Монтгомери Клифт — мой двойняшка.

Муж начал бояться этого Клифта — для него он представлял куда более страшную загадку, чем собственная жена, чьи суицидальные наклонности (он был просто уверен в этом), объяснялись одним: потерей ребенка. Тот ужасный день в Мэне навеки поломал их жизнь. Стал источником постоянных и самых горьких переживаний для этой женщины.

Ведь что в конечном счете есть женщина, как не ее матка?

А если нет матки, какая же это женщина?

С того для в Мэне их отношения претерпевали постоянные изменения. Сначала вроде бы все немного наладилось. Потом, уже в Неваде, она вдруг перестала пускать его к себе в постель. Но он знал: она по-прежнему отчаянно хочет ребенка, возможно, даже больше, чем раньше, а со здоровьем становилось все хуже. Как и предсказывал врач, она начала страдать от частых болей в мочеточнике, небольшие кровотечения, сопровождающие их, приводили ее в ужас. Менструации были, как всегда, очень болезненны и нерегулярны.

Нет, конечно, он не стал пересказывать ей всех слов того доктора. Умолчал о «поврежденной» матке, о «жестоких и неудачных» абортах.

То был его секрет, секрет мужа. То, что полагалось знать только ему, а не ей.

Если нет матки, какая же это женщина?

«Неприкаянные», подобно большинству фильмов, тоже имели счастливый конец. И вот в конце этого фильма Рослин и ее возлюбленный, ковбой Гэй Ленгленд, говорили о том, что неплохо бы завести детишек (несмотря на огромную разницу в возрасте актеров!). Освободив мустангов и выполнив тем самым свой долг, они едут «домой». И путь им указывает «северная звезда».

Если я не смогу дать тебе ребенка в жизни, Норма, я дам тебе ребенка в этих твоих снах.

Разве имело значение, что Блондинка Актриса смотрела на него, мастера слова, с презрительной насмешкой? В повседневной жизни Рослин была сама жизнь, сама чувственность. Даже тех, кто не слишком жаловал Блондинку Актрису, соблазняла Рослин. Все единодушно признавали, что роль Рослин стала самой тонкой, самой сложной и умной, самой блестящей из всех ролей, исполненных Мэрилин Монро в кино. Этот факт были вынуждены признать даже в самом разгаре съемок, когда все пребывали в постоянном нервном ожидании, что Монро вот-вот сорвет работу. Рослин была подобна прекрасной вазе, которую разбили на мелкие кусочки, но затем терпеливо, умело и методично стали собирать, фрагмент за фрагментом, осколок за осколком, с помощью разных ухищрений, пинцета и клея. И вот вы видели уже восстановленную вазу и забывали о том, что она только что валялась на полу разбитой. Забывали о поистине маниакальных стараниях, потребовавшихся для ее восстановления. Иллюзия целостности, иллюзия красоты. А в результате… обман зрения?