Пальцы Вики до боли впились мне в руку. Сами того не сознавая, мы привстали и наклонились вперед, поближе к Францу. Мои собственные руки крепко вцепились в спинку переднего сиденья. Остался сидеть только мистер М., хотя он тоже напряженно всматривался в сторону утеса.

– Ой, это так похоже на… – начала было Вики хрипловатым, сдавленным голосом, но резким взмахом руки с растопыренными пальцами Франц приказал ей замолчать. Потом, не отрывая взгляда от утеса, быстро опустил руку в карман пиджака и не глядя сунул нам что-то.

Краем глаза я увидел, что это были чистые белые карточки и огрызки карандашей. Мы с Вики их взяли, мистер М. – тоже.

Франц хрипло прошептал:

– Не говорите, что видите. Напишите. Только основные впечатления. Прямо сейчас, скорей. Это долго не продлится – по-моему.

В течение нескольких последующих секунд мы вчетвером смотрели, торопливо царапали на карточках и поеживались, – по крайней мере, могу сказать, что уж я-то точно чувствовал себя весьма неуютно, хотя и не настолько, чтоб сразу взять и отвести глаза.

Потом застывшее на утесе нечто внезапно пропало. Я понял, что и для остальных это произошло почти в то же самое мгновение, по тому, как у них опали плечи, и по сдавленному вздоху, который испустила Вики.

Никто не произнес ни слова. Мгновение мы переводили дух, потом пустили карточки по кругу и зачитали. Буквы на карточках прыгали и разъезжались в разные стороны – что бывает, когда торопливо царапаешь, не глядя на бумагу, – да еще вдобавок были начертаны явно дрожащей рукой, что особенно бросалось в глаза в наших с Вики записях. Записи были такие:

Вики Квинн:

Франца Кинцмана:

Моя (Гленна Сибьюри):

Мистера М., почерк которого отличался наибольшей разборчивостью:

Мистер М. и взгляд поднял первым. Мы встретились с ним глазами. Губы у него скривились в неуверенной усмешке, в которой одновременно промелькнули и язвительность, и тревога.

Мгновение спустя он произнес:

– М-да, неплохо вы загипнотизировали своих юных друзей, мистер Кинцман.

Франц спокойно отозвался:

– Значит, Эд, это ты так, гипнозом, объясняешь то, что произошло, или то, что произошло только на наш взгляд?

Тот пожал плечами.

– А чем же еще? – весело поинтересовался он. – У тебя есть какое-то другое объяснение, Франц? Особенно если учесть, что на меня это не подействовало?

Франц помедлил. Я с нетерпением ждал его ответа, страстно желая выяснить, не знал ли он об этом заранее, что очень походило на истину, и откуда знал, и сталкивался ли с чем-то подобным раньше. Ссылка на гипноз, хоть и вполне разумная, казалась полнейшей бессмыслицей.

Наконец Франц покачал головой и твердо ответил:

– Нет.

Мистер М. пожал плечами и завел мотор.

Говорить никому из нас не хотелось. Пережитое было все еще с нами, покалывало нас изнутри, и когда свидетельство карточек оказалось столь неопровержимым, параллели столь точными, а убеждение в одинаковости восприятия столь твердым, можно было не вдаваться в более детальную расшифровку записей.

Вики только сказала мне, с небрежностью человека, лишний раз проверяющего какой-то момент, в котором он практически уверен:

– Черный маяк – это значит свет, но черный? Лучи тьмы?

– Конечно, – ответил я и в той же самой небрежной манере спросил: – Твоя «тина», Вики, твои «нити», Франц, – все это, случайно, не похоже на такие хрупкие проволочные модели трехмерных фигур, которыми пользуются на уроках геометрии, – ажурные каркасы, заполненные пустотой? Демонстрирующие привязку точек к бесконечности?

Оба кивнули.

– Как и моя паутина, – сказал я, и на этом разговор закончился.

Я вытащил сигарету, вспомнил про запрет и сунул ее обратно в нагрудный карман.

Вики опять подала голос:

– Наши описания… чем-то похожи на описания всяких фигур при гадании… каждый видит что-то свое…

Не получив ответа, она примолкла на полуслове.

Мистер М. остановил машину в начале узкой подъездной дорожки, круто сбегавшей вниз к дому, единственной видимой частью которого была плоская крыша, неровно засыпанная серым гравием, и выпрыгнул из-за руля.

– Спасибо, что подбросил, Франц, – сказал он. – Не забудь позвонить – телефон опять работает, – если вас, ребята, надо будет куда-нибудь свозить на моей машине… или еще чего.

Он торопливо бросил взгляд на нас с Вики и нервозно улыбнулся:

– До свиданья, мисс Квинн, до свиданья, мистер Сибьюри. Постарайтесь больше не… – Тут он примолк, попросту бросил: «Пока!» – и быстро зашагал вниз по дорожке.

Но мы, конечно, догадались, что он хотел сказать: «Постарайтесь больше не видеть черных тигров с восемью ногами и женскими лицами» – или чего-нибудь в этом духе.

Франц перелез на водительское место. Как только «фольксваген» тронулся с места, я понял, по какой причине обстоятельный мистер М. вызвался лично сесть за руль на горном участке. Не то чтобы Франц пытался заставить престарелый «фольксваген» изображать из себя спортивный автомобиль, но манера езды была у него довольно своеобразная – с лихими поворотами руля и дергаными разгонами под завывание мотора.

Он пробормотал вслух:

– Одного только никак не пойму: почему этого не видел Эд Мортенсон? Если «видел», конечно, подходящее слово.

Так что в конце концов я точно выяснил фамилию мистера М. Вовремя, ничего не скажешь. Вики проговорила:

– Мне видится лишь одна возможная причина, мистер Кинцман. Он ехал не туда, куда едем мы.

Домик-на-Обрыве располагался где-то милях в двух за обиталищем мистера Мортенсона и тоже значительно ниже дороги, извивавшейся вдоль крутого («крутого» – это еще слабо сказано!) косогора. Вела к нему узенькая дорожка – только-только проехать на машине, – явно одна-единственная. С одной стороны этой дорожки, сразу за цепочкой выкрашенных белой краской валунов на обочине, начинался практически отвесный обрыв глубиной футов в сто. С другой – поросший густым кустарником каменистый склон, который поднимался к основной дороге под углом сорок пять градусов.