Приняв такое решение, Хоремсеб уложил в мешок остатки провизии и ночью отправился в свой дворец. Он беспрепятственно добрался до потайной двери и проник в сады. Там, как и во время его могущества, царила мертвая тишина, но как все изменилось! Неверными шагами он шел по хорошо знакомым аллеям, через все эти места, напоминавшие ему или оргии, или фантастические увеселения, которыми он развлекался по ночам.

Взошедшая луна залила бледным светом широкий пруд, над которым высился большой, мрачный и пустынный дворец со всеми своими террасами, галереями, сфинксами и бронзовыми вазами. Но красные огни не горели в этих вазах, слуги не сбежались встречать его, и воздух не был пропитан приятным ароматом. Почувствовав внезапную слабость, Хоремсеб прислонился к дереву и сжал голову руками; он погиб, уничтожен, он покинут всеми! Несчастным беглецом возвращался он в этот дворец, где царил полновластным господином, где каждый взгляд его считался приказанием, где все ползало у его ног; Хриплый стон вырвался у него. Его трясло, как в лихорадке, от отчаяния и безумного гнева. И причиной всех этих несчастий была Нефтиса! При воспоминании о предательнице он заскрежетал зубами, его охватило дикое желание снова предать мучениям виновницу его падения.

В эту минуту взгляд его упал на пруд и с удивлением замер. С поверхности воды и из тени прибрежных деревьев поднимался сероватый пар. Расстилаясь и сгущаясь, пар обрисовал толпу растрепанных женщин, закутанных в черные покрывала.

Эти странные существа скользили к нему и, приближаясь, принимали все более и более определенные формы. Ночной ветер развевал их черные покрывала, открывая обнаженные тела, запятнанные кровью. Длинные спутанные волосы свешивались на грудь, а на бледных лицах были написаны страдание и смерть. В руках они держали пурпурные розы. Эта отвратительная толпа разрослась и обступила его огненным кругом. Впереди всех была Нефтиса, как будто ее вызвал гнев Хоремсеба. Рыжие волосы обрамляли ее светящимся плащом, а пылавшие дикой ненавистью глаза околдовывали ее палача.

Содрогаясь от ужаса, Хоремсеб широко открытыми глазами смотрел на толпу теней, все тесней и тесней окружавшую его. Все эти когда — то красивые лица, все эти существа, некогда полные жизни и любви, были знакомы ему. Он медленно убивал их, наслаждаясь их агонией и упиваясь их кровью. А теперь… Нефтиса почти у самого его лица потрясла пурпурной розой. Приятный и удушливый аромат достиг его, но на этот раз вызвал у него отвращение. Хоремсеб зашатался, как пьяный, и хотел броситься вперед, чтобы убежать. Но он точно прирос к земле. Дыхания не хватало, череп, казалось, готов был лопнуть, а тени — мстительницы все ближе и ближе теснились к нему. Ледяные руки обвивали его шею, холодные губы, источавшие запах тления, прикасались к его губам, а негнущиеся пальцы цеплялись за его руки и одежду. Обезумев от ужаса, полузадушенный князь старался отбиться от них. Голова у него кружилась. Что происходит? Он сошел с ума или это ужасный кошмар? Он вытянул руки и нечеловеческим усилием оттолкнул призраков. Затем, как затравленный зверь, бросился ко дворцу, но за ним клочьями тумана летели тени его жертв, Движимый инстинктом, а не рассудком, Хоремсеб направился к террасе, примыкавшей к его прежним комнатам. Он взлетел на нее, как ураган. Двери были открыты, и князь вздохнул с облегчением: дворец был пуст, как он и предполагал. В слабо освещенной галерее, как прежде, скользили богато одетые слуги, а в конце ее два мальчика присели у треножника и, казалось, вливали в него благовония.

К ним — то и побежал Хоремсеб. Но по мере того как он приближался к ним, они словно отступали назад и потом внезапно исчезли. Снова ужас подступил к горлу, князь бросился в другую галерею, куда его поманил новый свет. Там была столовая. Вокруг его кресла стояли Хамус и Хапзефа с целой толпой евнухов. Они тут же окружили своего господина. Лица их были страшно бледны и искажены, а в руках они держали кубки с какой — то черной жидкостью. Глухими голосами они наперебой говорили ему: — Выпей этот яд. Его дали нам в благодарность за нашу службу и верность. Князь не знал о последних убийствах, совершенных Таадаром. От мысли, что здесь он тоже находит только тени своих жертв и что он один, живой, блуждает среди мертвых, в нем все перевернулось от ужаса, и он упал на каменные плиты, В ту же минуту огни погасли, и только слабый луч бледного света продолжал освещать террасу вдоль столовой.

С диким криком Хоремсеб вскочил, как будто его преследовали тысячи демонов, и бросился в сад. Но здесь его уже поджидали окровавленные женщины. То опережая его, то кружась вокруг него, они, казалось, увлекали его из аллеи в аллею и пронзали ледяным холодом, как только он останавливался.

В этом безумном беге он неожиданно очутился на площадке, где высился каменный пьедестал. Здесь он восседал, а у его ног шумела одурманенная толпа человеческих существ, служившая ему забавой. Золоченое кресло исчезло, гирлянды цветов тоже. Луна освещала только каменные ступеньки и белые колонны, поддерживавшие крышу жертвенника. Ему казалось, что там, на этой высоте, он будет в безопасности от своих преследователей, к тому же силы его были совершенно истощены. Обливаясь потом, тяжело переводя дыхание и спотыкаясь на каждом шагу, он взбежал по лестнице и забился в самый дальний угол ниши.

Кругом все было спокойно, отвратительная свита исчезла. Страшно изнуренный, Хоремсеб прижал руки к разрывающемуся сердцу и закрыл глаза. Но внезапно он вздрогнул от того, что до него донеслись беспорядочные звуки и отдаленное пение. Мало — помалу этот шум приближался и становился ясней. Он напоминал свист ветра во время грозы, с тоскливой жалобой затихавший вдали. Затем грянула дикая мелодия, которой вторили громкие крики и шум оргии.

Князь выглянул, замирая от ужаса, на площадку, которая начала заполняться людьми. Там скользила вереница певиц с арфами в руках. Их бледные пальцы блуждали по струнам, посиневшие губы раскрывались для пения. Воздушные танцовщицы, сквозь прозрачные тела которых видны были окружающие деревья, танцевали без устали и без отдыха, потрясая своими белыми покрывалами и кружась в каком — то адском хороводе. Вокруг толпились молчаливые люди с бледными и неподвижными лицами. Это был двор чародея, который он держал в плену в своем дворце, и теперь все, как прежде окружало и развлекало его. Только все, что здесь жило, работало и забавляло господина, погибло во цвете лет. Это развлечение для господина — палача было теперь адской местью. Забившись, как дикий зверь, в глубину ниши и обливаясь холодным потом, смотрел Хоремсеб на это ужасное зрелище. Он хотел бежать, но не смел этого сделать — на ступеньках лестницы сидела Нефтиса со своими спутницами. Только бы он стал спускаться по лестнице, она бросилась бы на него, и его поглотила бы черная, непроницаемая бездна, которую видела Нейта. Нет, он был в плену и должен был смотреть на эти танцы, слушать это пение. В этой дикой и нестройной мелодии, казалось, воплотились все неудовлетворенные страсти этих страждущих душ, слышались все желания человеческих сердец, стремящихся к жизни. Кто не знает этой болезненной музыки, воспевающей борьбу человека с божеством, добра со злом?

Эти звуки, подобно острым стрелам, пронизывали истерзанное сердце преступника. Они кричали ему всеми своими вибрациями: «Попрание законов Божиих вымещается на тебе самом, это собственные злодеяния приносят тебе страдания. Слепое существо! Убивая в своей ненависти, ты разрушаешь только тленную форму. Бессмертная же искра, обитающая в этой форме, преобразуется и идет дальше по великому пути вечной работы! Не забывай, что наслаждение преступлением мимолетно и за ним неизбежно следует наказание. По неизменному закону равновесия, совершенное тобою зло падет на тебя же, охватит твое слабое сердце и подвергнет его горю и искуплению, пока оно не очистится, сделавшись нежным и гибким, и будет способно отражать в себе божество во всем его бесконечном совершенстве!». Сам того не понимая, Хоремсеб во время этой адской ночи расплачивался за свои преступные наслаждения. Он считал себя неуязвимым в ту минуту, когда все рушилось под его ногами.