Нельзя сказать, что поединки были излишне честными. Вначале Мак-Лауд, наседавший на сэра Мишеля, пнул рыцаря по бедру, надеясь затем выбить оружие, сэр Мишель же в ответ подхватил левой рукой валявшуюся рядом длинную железку непонятного происхождения и начал орудовать ею, будто кинжалом. Вот пожалуйста: выпад Дугала отбит, клинок ушел вниз и вправо, и есть мгновение задеть противника не совсем обычным оружием. Сэр Мишель так и сделал, зацепив Дугала по плечу, а тот, в свою очередь, пинком отправил под ноги нормандцу стоявшую у самого края причала деревянную бадью…

Краем глаза Гунтер засек странное движение на борту корабля, а, когда повернулся, обнаружил, что «дама» в траурном наряде довольно резво сбежала вниз по сходням и припустила в сторону, противоположную той, откуда приближалась стража. Германца словно током ударило. Эту «даму» следовало отловить любой ценой. Похоже, под черной вуалью и скрывается мэтр де Лоншан…

— Стой! — Гунтер, грохоча подковками сапог, обогнул дерущихся, мельком отметив, что противник Гая уже ранен и сопротивляется вяло. — Стоять, я вам говорю! Halt!

«Дама» обернулась на бегу и это ее погубило. Ноги запутались в складках тяжелого шерстяного платья, она рухнула на доски причала, попыталась подняться, но тут Гунтер прыжком настиг ее, схватил за ворот, взмахом правой руки, сжимавшей пистолет, сбросил шляпку, и наставил дуло в лицо, принадлежащее отнюдь не женщине.

— Тихо, а то пристрелю! — угрожающим голосом сообщил Гунтер. — А ну встать, сударь!

— Пристрелите?.. Из чего?

Все правильно — на германца смотрел перепуганными серыми глазами человек, всего два дня назад выезжавший из Тауэра с роскошью и великолепием, которым позавидовали бы все христианские короли Европы а то и сам Багдадский халиф. Худое лицо, обтянутое желтоватой кожей, небритый подбородок, острый, будто у птицы, нос и длинные, тронутые сединой волосы — вот он, бывший канцлер Уильям де Лоншан.

— Вставайте на ноги, — приказал Гунтер, подумал, вспомнил прочитанные раньше книжки и добавил многозначительно: — Вы арестованы именем короля… То есть архиепископа Кентерберийского.

— Оставьте меня, — быстро сказал Лоншан. — На палубе когга мешок с деньгами. Пять тысяч фунтов. Возьмите и убирайтесь!

Сразу видно — человек привык командовать. В другое время Гунтер, может, и подумал бы над предложением мгновенно стать богатым человеком. Пять тысяч фунтов… Вот тебе и баронский замок, немного своей земли и даже золотые зубы, если, конечно, в конце двенадцатого века можно найти зубного техника, способного сделать коронки… Но, в конце концов, зря мы ездили в эту проклятую Англию? Выходит, зря. Даже сарацина-исмаилита изловить не вышло. Остается лишь вздыхать о собственной неудачливости — долгий путь через Нормандию, пролив и Англию закончился тем, что зубастый Мерлин сделал нашу работу, не сходя с места, оставив в дураках и благородного рыцаря, и его оруженосца. А так — поймали злодея короны, разорителя страны и обидчика Годфри.

— Мало! — заявил германец. — Десять тысяч меня бы устроили. А пять — можете раздать бедным. Вы их много наплодили за последние месяцы.

— Десять? — переспросил Лоншан. — Ради Бога, — бывший канцлер отдернул закрывавший ногу подол платья и сдернул привязанный над коленом небольшой мешочек. — Подавитесь. Здесь алмазов на двадцать пять тысяч. Отпустите мой воротник, сэр!

— Я не сэр, — буркнул Гунтер, пряча кошель за поясом. — Я оруженосец. Пойдемте, милейший, я вас провожу. Кстати, слышали — на вас наложен интердикт? Умрете без покаяния и причастия… Однако не стоит беспокоится — в аду наверняка хорошая компания, а за ближайшие лет семьсот-восемьсот у вас найдется возможность познакомиться там со многими интересными людьми.

Лоншан, услышав об отлучении, побледнел, однако же нашел силы злобно прошипеть:

— Хватит заговаривать зубы! Пустите!

Гунтер дернул за воротник лоншанова платья, поднял бывшего канцлера на ноги, обнаружив при этом, что человек, ставший пугалом для всех ленов короля Ричарда, едва достает ему до грудины, и молча потащил слабо упиравшегося карлика обратно, навстречу страже, которая успела окружить место побоища, устроенного Гаем, сэром Мишелем и шотландцами.

Гисборн все-таки убил своего противника в красно-зеленом килте, но вот сэр Мишель и Мак-Лауд продолжали рубиться. Рыцарь хрипло выкрикивал изредка — «Не вмешиваться! Я его сам прикончу!». В ответ следовали непонятные и красиво звучащие ругательства на шотландском.

Дугалу просто не повезло — отбив рубящий удар сверху, он отступил на шаг назад, нога зацепилась за гвоздь, неплотно пригнанный к дощатому настилу набережной, и Мак-Лауд, запнувшись, опрокинулся на спину. Так как дело происходило у самой кромки воды, Дугал полетел вниз с причала. Меч сэра Мишеля распорол воздух.

— Трус! — рявкнул рыцарь, заглядывая через край пристани в мутную грязную воду Дуврской бухты. — Вылезай!

Снизу донесся плеск, бульканье, по волнам пошли круги и шотландец вынырнул, взмахивая руками и вопя:

— Эй, помогите! Я не умею плавать! Канат брось, скотина!..

После чего Мак-Лауд снова погрузился, выпустив цепочку пузырей.

— Эй, — Гай тронул разгоряченного Мишеля за плечо. — Он же утонет!

— Я ему утону! — взъелся норманн. — Мы поединок не закончили!

Гисборн сплюнул, огляделся и, увидев лежащую возле сходен когга, команда которого с интересом наблюдала за происходившим на берегу спектаклем, канатную бухту, схватил один конец толстой веревки, размотал ее и бросил Дугалу, в очередной раз появившемуся на поверхности воды. Вместе с двумя окликнутыми и подбежавшими стражниками Гай вытащил ухватившегося за канат шотландца, и когда тот, мокрый и тяжело дышащий, перевалился грудью на пристань, заметил вполголоса:

— Хоть помылся…

Сэр Мишель подошел к сидящему на досках причала Мак-Лауду, выставил перед собой клинок и упрямо заявил:

— Сдаешься? Или давай дальше биться!

— Отвяжись, — поморщился Дугал, прокашливаясь и плюясь грязной водой. — Меч утонул. Если вытащишь — подеремся… А я на воду больше смотреть не могу!

— Ага, — неожиданно Гай ткнул Мишеля кулаком в бок, заставляя отвлечься от шотландца. — Ты посмотри, кого твой оруженосец сцапал! Здравствуйте, мэтр Уильям!

Гунтер, по-прежнему крепко державший Лоншана за ворот, выглядел совсем не радостно. Деньги, вернее, камушки, взял, а не отпустил, хотя совсем не обещал этого делать.

Бывший канцлер, низенький и большеголовый, смотрелся в своем черном платье убого и жалко. Губы дрожали, волосы растрепались, а на лице выражалась смесь злости и ужаса, причем непонятно, чего больше боялся Лоншан — смерти телесной или церковного интердикта, означавшего гибель души.

Зато как радовался новый начальник стражи гавани, которому Гунтер успел разъяснить, кого именно выловили в подчиненном дуврскому констеблю порту! Вести из Лондона о свержении канцлера дошли до Бертрана Ланкастера еще вчера, равно как и приказ Джона задержать прежнего любимца короля. Главный стражник, едва узнав, кто находится у него в плену, послал за констеблем…