В первый свой приезд Пел заехал за ней в госпиталь и они направились в зоопарк в Бронксе. Стояла весна: деревья возвращались к жизни, уже набухли почки, освобожденные от зимних одежд дети обгоняли родителей, и их бьющая через край энергия соответствовала пробуждающейся природе. У многих к запястьям были привязаны воздушные шарики. Иногда шарик вырывался из рук и устремлялся в небо, а из глаз малыша текли слезы.

Пел и Жени проходили мимо животных в открытых вольерах. Останавливались, чтобы купить бутерброды, и шли дальше. Пел капнул горчицей на рубашку, и когда Жени вытирала ему салфеткой, легонько обнял ее за талию.

Они подошли к клетке с жирафами. Высмотрев самого длинношеего, Пел указал на него:

— Это я.

— А я хотела бы быть одной из них, — проговорила Жени у вольера с медведями, вспомнив об их месяцах спячки.

— Нет-нет, — возразил Пел. — Тебе больше пойдет шкура большой кошечки: леопарда или, быть может, пантеры. Элегантные, уверенные, красивые.

Они оба нуждались в этих беззаботных часах друг с другом и не хотели говорить о серьезных вещах, понимая, что серьезный разговор неизбежно приведет к теме развода, а первым никто из них не хотел этого касаться. Жени чувствовала, что Пел по-прежнему лелеет надежду, и была благодарна ему за то, что он не облекает надежду в слова.

Коротко он рассказал, что ушел из Государственного департамента и теперь работает в Международном валютном фонде, часто ездит в командировки. Спросил, нет ли у нее известий об отце. Жени пристально посмотрела на Пела:

— А откуда они у меня могут быть?

— Извини, — проговорил он. — И мне нечего тебе сказать, — тон у него был такой, словно он провинился. Может быть, подумала Жени, поисками отца он рассчитывал привязать ее к себе?

— Но я бы услышал, — добавил Пел, — если бы произошло что-нибудь определенное.

— Ты хочешь сказать, если бы он умер?

— Да. Пусть отсутствие новостей будет хорошей новостью, Жени. И не теряй надежду. Надежда — это то, что заставляет нас двигаться вперед.

— Хорошо, — тихо ответила она и позволила ему тихонько потрепать себя по рукаву.

В ноябре, спустя неделю после того как Жени второй раз встречалась с Пелом, воскресным утром ее застала дома Чарли.

— Я беременна, — объявила та с такой яростной живостью, что Жени отвела трубку на фут от уха. — Наконец после двух лет нам это удалось!

— Замечательно!

— Я назову ее в честь тебя.

— Подожди. А ты уверена, что будет девочка?

— Я даже не уверена, — голос подруги притих, — даже не уверена, что беременна. Слишком еще рано, результаты сомнительны. Или, может быть, назвать ее Ким? — голос Чарли задрожал. — Как ты думаешь, какие шансы у ребенка?

— Великолепные, учитывая, кто его родители.

— И будет нормальным?

— С такой-то матерью, как ты, — непременно сумасшедшим, — Жени обрадовалась, услышав смешок Чарли. Она понимала, как подруга волнуется. Отсталое развитие представляло собой загадку, и никто не мог ответить на вопрос, почему такой родилась сестра Чарли.

В конце года беременность Чарли подтвердили. Рожать она должна была в середине июля.

В марте 1971 года Чарли приехала в Нью-Йорк.

— Мне дали отпуск по беременности, — объявила она.

— Что-то рановато.

— Я сказала, что мне нужна новая одежда, и мне дали день.

Чарли в первый раз приехала навестить Жени. И хотя днем Жени была на работе, вечер оставался свободным. Они забежали поужинать в «Фэрмонт» — маленький австрийский ресторанчик напротив студенческого городка Колумбийского университета на Амстердам авеню.

Чарли потеряла достаточно веса, чтобы ее новая полнота казалась привлекательной. Она как следует промыла волосы, и теперь они подходили к ее горчичного цвета блузке.

— Это была ложь, — призналась она. — Мне вовсе не нужна новая одежда. У меня дома целые коробки, помеченные «Толстая Чарли», наполненные старыми платьями, и я думаю, теперь они прекрасно подойдут.

— Я приеду в Бостон, когда придет время рожать, — пообещала Жени.

— А разве нам потребуется пластический хирург? — за легкостью тона Жени почувствовала беспокойство подруги. — Но все равно, приезжай, — ответила та себе самой. — И довольно об этой картофелине, — хлопнула она себя по животу. — Расскажи мне о себе и о своих тяжелых временах.

— Это одно и то же.

— Одна работа?

— Почти. Не то чтобы я хотела превратиться в затворницу, просто ни на что не хватает сил за стенами госпиталя.

— Мужики должны за тобой увиваться, — предположила Чарли. — Они и раньше за тобой ухаживали, а с каждым годом ты становишься все красивее и красивее.

— Просто у тебя слабеет зрение. Несколько раз я проводила вечера то с одним, то с другим, но всегда удивлялась, отчего не осталась дома и не урвала времени для сна или не почитала книгу.

— А как насчет интимной жизни, Жени? Тебе что, она вовсе не нужна?

— Я не уверена, — Жени постаралась ответить честно. — Может, у меня низкое либидо. А может быть, просто устала.

— Или «напугана»?

Жени задумалась. В последний раз это случилось почти четыре года назад с Микахом. Она отдалась так полно, что потеряла себя. Она вспомнила блестящие черные глаза — глаза змеи. Не претит ли ей снова отдаться так до конца?

— Возможно, — ответила она Чарли. Во время свиданий она больше всего боялась конца вечера — уязвленный взгляд мужчины, когда она не разрешала ему войти и даже поцеловать на прощание. — В этом году я дважды виделась с Пелом.

Чарли подалась вперед:

— И?..

— Он очаровательный человек, — ответила Жени, принимаясь за венский шницель. — Мило было снова с ним встретиться.

В ноябре они обедали в «Ла Каравелле». Метрдотель подошел к ним и поздоровался с Пелом по фамилии, и Жени почувствовала, как снова окунается в прошлое. На ней было платье, которое она не надевала годами: шелковое от Гуччи — платье из ее гардероба в бытность миссис Вандергрифф.

После обеда Пел заскочил к ней в квартирку на кофе и сказал, что сдает их дом в Джорджтауне, но продавать его не собирается — пока. На этот невысказанный вопрос Жени ничего не ответила.

Он ей также сообщил, что Мег продала Топнотч и квартиру на Парк авеню и теперь постоянно живет в небольшом доме по соседству с матерью. Восьмидесятилетняя, но все еще крепкая, Роза завела оранжерею и с увлечением принялась взращивать цветы с таким же, как у нее, именем. По поводу отца Жени Пелу удалось выяснить лишь то, что слухи вокруг его имени затихли и никакой книги воспоминаний, написанной им или кем-либо другим, так и не появилось.