это было в сентябре 1904 г., — и участвовал в собраниях кружков, петербургского и московского. Конечно, это не были Союзы освобождения в полном составе; это были выделенные ими комиссии. В петербургской комиссии наиболее видными участниками были Вл[адимир] М[атвеевич] Гессен и Н. Ф. Анненский; появлялся в нем и И[осиф] Вл[адимирович] Гессен, но редко. Московский был более многолюден и более деятелен. В нем усиленно работали Ф. Ф. Кокошкин, П. Н. Новгородцев, С. А. Котляревский, И. И. Петрункевич, Гр. И. Шрейдер.

Шрейдер занимал совершенно особенное место: он был секретарем московского Союза освобождения, притом секретарем на жаловании, — явление совершенно исключительное в нелегальных партиях и организациях, и всего себя отдавал делу Союза; поэтому он был членом комиссии ex officio1027. В ноябре Шрейдер отказался от секретарства и, как я уже говорил, переехал в Петербург; вместе с тем он стал членом петербургской комиссии. Принимал, хотя не постоянное, участие в московской комиссии живший тогда в Ярославле Дмитрий Иванович Шаховской. Я был посредником между петербургской и московской комиссиями.

Наша задача была выработать проект конституции и избирательного закона Российской империи, а также объяснительные записки к ним. Основные принципы — свободы, парламентаризм, всеобщее избирательное право, равноправие национальностей, широкое развитие местного самоуправления — были безусловно общими для всех освобожденцев и ни малейших споров не возбуждали. Не возбуждало споров и то, что проект должен быть приноровлен к существовавшим тогда условиям; о республике никто еще практически не думал, и конституция должна была быть монархической.

Но был один вопрос, вызывавший большие споры: вопрос о двухпалатности. Москвичи — кажется, все (если память меня не обманывает, не исключая и будущего эсера Шрейдера) — были сторонниками двухпалатности; петербуржцы, в особенности Анненский, но также и Гессен, и другие, — однопалатности. Я был сторонником двухпалатности.

Вопрос о женском избирательном праве тогда мало еще кого интересовал, и хотя в Петербурге Анненский, в Москве Котляревский высказывались за его введение в наш проект, но не настаивали и легко уступили большинству, считавшему преждевременным возбуждать этот вопрос, еще не поставленный жизнью и только чисто теоретически разрешаемый в положительном смысле левыми партиями.

Вопрос о пропорциональной выборной системе ни разу никем не был даже поднят; все будущие горячие сторонники пропорции, как Кокошкин, Котляревский и другие, тогда еще были сторонниками мажоритарной системы1028; а пропорционалисты тогда имелись только в рядах двух левых партий и, вероятно, потому только, что она была установлена в программе немецкой социал-демократии; в России же в их рядах положительно не было ни одного человека, сколько-нибудь знакомого с вопросом. Единственный известный мне пропорционалист в рядах Союза освобождения, П. Н. Милюков, в выработке нашего проекта участия не принимал.

Затем, как всегда, возникла масса частных вопросов, до способа формулировки статей конституции и мотивировки в объяснительной записке, вызывавших споры как внутри каждой комиссии, так и между комиссиями в целом. Работа была разделена по отделам между двумя комиссиями, а когда накапливалось достаточно материала, то являлась надобность для согласования петербургской и московской работы, и я ехал в Москву. В течение зимы 1904–1905 года таких поездок я совершил 6 или 7, по большей части на один, иногда на два-три дня, реже больше; иногда соединял с этой поездкой прочтение какого-нибудь доклада. Особенно охотно ездил я после 5 февраля, когда газета «Наша жизнь» бездействовала и я не должен был отрываться от газетной работы. Раза два бывал в Петербурге для той же цели Шаховской. В Москве в это время у меня было постоянное пристанище — квартира (в университете) Владимира Ивановича Вернадского, с которым я был очень дружен и который (вернее, его жена) отличался большим гостеприимством1029. У него всегда останавливались в Москве П. Н. Милюков, Дм[итрий] Ив[анович] Шаховской, иногда также В. Г. Короленко.

В конце концов удалось столковаться по всем вопросам, в том числе и по самому трудному: по вопросу о двухпалатности, в котором Анненский и Гессен уступили. Наша верхняя палата должна была выбираться земствами, избираемыми всеобщим прямым голосованием; таким образом, она не нарушала начала демократизма, лежавшего в основе всего проекта и последовательно в нем проведенного.

К весне работа была закончена и выпущена в свет за границей издательством «Освобождение», притом сразу в двух изданиях: кратком, дававшем только текст проекта1030, без объяснительной к нему записки, и полном, с запиской1031. Первое издание было, пожалуй, лишним: особенную цену нашей работе придавала именно эта записка. Затем, после 17 октября, этот проект — к сожалению, тоже без записки — был перепечатан в сборнике «Конституционное государство»1032, изданном редакцией «Права».

Проект этот в печати обыкновенно называется «освобожденческим». Это название не точно: он никогда не подвергался обсуждению ни на пленарных заседаниях какого бы то ни было (петербургского ли, московского ли или другого) Союза освобождения, ни на общих съездах его; он не был напечатан в журнале «Освобождение» как редакционный. Формально он был делом только двух комиссий, не более. Но de facto он, вероятно, правильно отражал тогдашние мнения подавляющего большинства Союза и в этом — не формальном — смысле имел право на свое ходячее название. В качестве именно такого он подвергался сердитым нападкам со стороны социал-демократов.

На одной моей лекции в Москве, на которой я говорил о каком-то общем государственно-правовом вопросе и освобожденческого проекта даже не коснулся, один из моих оппонентов, социал-демократ, подверг его разносу, причем, между прочим, ставил ему в упрек, что он будто бы составлен под сильнейшим влиянием дворянской «Русской правды» Пестеля1033 (которая тогда еще не была напечатана1034, никому из участников двух комиссий не была известна и ни разу ни на одном из заседаний, на которых я, по крайней мере, присутствовал, не упоминалась).

Мне случилось перечитать наш проект лет через 15 после его составления, когда все те впечатления, под которыми он составлялся, изгладились и когда к нему можно было относиться вполне объективно. И позволю себе сказать, несмотря на мое личное деятельное участие в его выработке, что на меня он произвел впечатление работы очень серьезной, очень глубоко продуманной. В зависимости от личных убеждений можно, конечно, к отдельным постановлениям проекта относиться отрицательно; можно его осуждать, с одной стороны, за сохранение монархии, с противоположной — за парламентаризм; можно осуждать за двухпалатность или, наоборот, за демократический характер верхней (как и нижней) палаты, за отсутствие женского голосования или пропорционализма и, наоборот, за всеобщее избирательное право, — но нельзя не признать, что определенная либерально-демократическая система государственного права проведена там последовательно, мотивирована