– Ну что ж, – согласился Виктор. – Я не против.

– Я тоже, – поддержала Вика.

– А я уже сказал, – усмехнулся Макс.

– Когда мы там можем быть? – спросил Виктор.

– Через час, – усмехнулась Лика.

– Так вы что, заранее сговорились?

– Вроде того, – улыбнулся ему Макс.

– Эх вы! – притворно нахмурился Виктор. – Никакой коллегиальности!

Он встал и обвел всю мужественно борющуюся со смехом компанию грозным взглядом.

– Сплошные заговоры и интриги! – заявил он и, сложив руки на груди, замер в позе оскорбленного величия. – Вот оно, лицо вашего просвещенного абсолютизма. Dixi, я все сказал.

– Хорош?! – восхищенно спросила Вика.

– Великолепен, – согласилась Лика.

– Ерунда! – небрежно бросил Макс. – Вы не видели его в роли религиозного еврея! Сказка! Качалов и Зускин в одном лице.

– Ты что, видел Зускина? – удивился Виктор, выходя из образа.

– В двадцать девятом в Москве, – пожал плечами Макс. – А что?

– Ничего, просто не сообразил, откуда ты его можешь знать, – объяснил Виктор. – А вообще… Эх, не видели вы «пробуждения в узилище». Вот там я сыграл так сыграл! Сам поверил.

– А что это за пьеса? – подозрительно спросила Вика.

– А вот не скажу! – ухмыльнулся Виктор. – Заслужите сначала.

– Ты хочешь меня прямо сейчас! – нежно пропела Вика, вставая и начиная медленно спускать платье с плеч. – Прямо здесь!

– Вика! – завопил Виктор, испугавшийся того, что может сейчас произойти. Честно говоря, за эти дни они оба уже успели слететь с тормозов, но устраивать оргию на глазах у всех? Это был бы перебор.

– Вика!

Вика залилась таким радостным смехом, какой можно услышать только от качественно нашкодивших злых детей. Она смеялась. И он засмеялся тоже, поняв, как ловко, но главное примитивно, она его сделала.

– Браво! – сказал он, отсмеявшись. Он смеялся до слез и был последним в компании, прекратившим надрываться от хохота. – Браво! Я тебе поверил!

– Ты что, думаешь, я шутила? – удивленно подняла бровь' Вика. На ее сказочных губах блуждала улыбка «сытого довольства». – Ты так думаешь, милый?

Он не успел ответить, как платье – само собой! – соскользнуло с нее, и Вика сделала шаг навстречу Виктору, небрежно переступив через комок алого шелка на полу. Белья на ней, разумеется, не было.

– Я никого не шокирую? – спросила она, оглядываясь через плечо.

– Нет, нет, – улыбнулась Лика. – Продолжай, пожалуйста. Я вся внимание.

– Спасибо, – сказала Вика и сделала еще один шаг.

Виктор видел, сейчас она не шутит. То есть, возможно, и шутит, только это уже такие шутки, что… Действовать надо было быстро и не откладывая.

– Любимая, я весь горю! – завопил он, стремительно подскакивая к ней и хватая ее в охапку. В следующее мгновение он уже мчался к двери, совершая титанический рывок на прорыв. Он достиг двери в три прыжка, не чувствуя тяжести притихшей у него на руках Вики, вихрем пролетел две смежные комнаты, выскочил в спиральный коридор и ощутил наконец, что несет на руках добрых девяносто килограммов очень дорогого для него веса, только на пороге собственной спальни…

Все это уже было однажды. Ну конечно. Все так и было. Почти так… Только тогда он смотрел на нее через камеры внутреннего контроля «Шаиса», а сейчас он был рядом. Руку протяни, и вот она, его красавица, самая красивая женщина вселенной. Хочешь гладь, а хочешь… не гладь.

«Диалектика!» – усмехнулся Виктор своему «юношескому» максимализму.

«А для Макса самая красивая – Лика, – признал он, лаская Вику взглядом. – И Йфф красивая… и я даже ее люблю, но все равно…»

Он уже привык. Привык за эти годы. Привык? Ну почти. Наверное, правильнее – принял. Принял и потом уже привык. Привык любить двух этих блистательных, очень разных, но таких близких, родных ему женщин. Делить любовь. А ее можно разделить?

«Смешные вопросы задаете, дорогой товарищ!»

Разве можно разделить душу? А сердце?

«Вот ведь бред!» – сказал он себе в сердцах, но этот бред на поверку оказывался самой настоящей правдой. Он любил их обеих, и он принимал это. Принял. И многое другое тоже принял. Привык делить неделимое, делить между ними свою любовь и делить их с… Ну да. Да! Он знал, что Вика спит с Э. И не из чувства долга или притворства ради, а потому что считает это правильным и нормальным. И пусть не любовь, но уж симпатию точно она к этому давно мертвому Э испытывала. И удовольствие получала. Иначе не стала бы с ним спать. Или все-таки стала бы? Для дела? Приходилось признать, что ответ на этот вопрос – честный ответ – мог ему и не понравиться. Это тоже было правдой, которую пришлось – приходилось – принять, как и известие о том, что Йфф спит с Ликой.

«Вот, елки зеленые, Содом и Гоморра!»

И ведь в империи этим действительно никого было не удивить. Он знал из самых достоверных источников, что и их с Максом отношения трактуются многими самым недвусмысленным образом.

«Ну и кто ты после это? Пассивный гомосексуалист или старый большевик? Суки!»

На Земле, в прошлой жизни – и в этой новой жизни, что начиналась сейчас, – порвал бы, как жучку, а там, тогда, жил себе и в ус не дул. Улыбался только над наивностью людей. И все. Вот какие удивительные вещи творит с нами бытие, и как странно порой определяет оно наше бедное сознание. Да, в империи это все было нормально, но сейчас-то они были не в империи! И он мог сказать себе со всей определенностью: другие пусть делают, что хотят, и живут, как пожелают, а он так не может. Никому никогда не скажет – даже ей, но это его право – ревновать. Ревновать их и мучаться из-за своей собственной разделенности.

«Мое право! Как хочу, так и схожу с ума, а другие…»

Макс, возможно, смотрит на это по-другому.

«Царь Иудейский! Вот ведь жуть какая. Узнал бы Берзин, что Византиец… А про меня что сказал бы? Одним словом, просвещенный абсолютизм».

Вика повернулась к нему лицом и улыбнулась сквозь струи падающей на нее воды. И у него перехватило дыхание. Как в первый раз. Да хоть в сотый раз! У него всегда будет перехватывать дыхание, когда она будет на него вот так смотреть и так улыбаться. И всё, что он думал, не стоит гроша ломаного. Дерьма кошачьего не стоит, потому что одна ее улыбка важнее всех его умствований и душевных терзаний. И если что-то все-таки изменилось («Я изменился, она изменилась, мы изменились, и мир вокруг нас тоже»), то изменения эти касались именно их двоих, их отношений, их общего Мы.

Его взгляд совершенно непроизвольно сместился вниз, скользнул по роскошной Викиной груди, по животу, по густым по имперской моде зарослям светлых, едва ли не седых, волос на лобке, и Виктор понял, что изменилось. Он поймал себя на том, как смотрит туда, и неожиданно все понял. У них будет ребенок. Мальчик.