Флоримон считал, что в его приключениях нет ничего особенного. Не подозревая даже, от какой трагедии они спаслись, он и его друг и сосед Натаниэль отправились в путь за несколько часов до гибели своих близких.

После долгих скитаний они завербовались юнгами в одном из бретанских портов. Навязчивая идея Флоримона заключалась в том, чтобы уехать в Америку и отыскать там отца. Этот проект обрел реальность после того, как в Чарльзтауне Флоримон встретил купцов, знавших отца. Они сообщили ему, что в Бостоне по собственным чертежам графа тому выстроили корабль для плавания в северных морях и что он начал исследовать территорию Мэн. Затем один из друзей помог ему добраться до отца.

Кантор также считал свои приключения достаточно простыми. Он начал розыски на море и через несколько дней после открытия навигации отец действительно раскрыл ему свои объятия на борту великолепной шебеки.

Затем Флоримон и Кантор упросили отца отправиться на поиски Анжелики, и поэтому совместное возвращение родителей нисколько не удивило их. Они воспринимали жизнь как цепь счастливых событий, которые, разумеется, должны благоприятствовать им. Они бы очень удивились, если бы им объяснили, что в мире есть люди, которым упорно не везет и которые, при всем старании, не могут осуществить ни одной своей мечты!

— А где аббат? — спросил вдруг Флоримон.

— Какой аббат?

— Аббат де Ледигьер.

Анжелика смутилась. Как объяснить восторженному юноше, что человека, о котором он вспомнил, уже нет в живых, что его наставника повесили. Пока она колебалась с ответом, Флоримон, видимо, все понял. Лицо его помрачнело, взгляд перенесся вдаль.

— Жаль, — сказал он, — я был бы рад повидаться с ним.

Он устроился на камне рядом с Кантором, который молча перебирал струны гитары, Анжелика подсела к юношам. День был уже на исходе. Флоримон и Кантор, успевшие разведать весь берег, показали ей волшебные заливы и бухты этого странного сложного побережья, выбросившего в море извилистые, как у скорпиона, щупальцы, розовые нагромождения скальных обломков, зеленые стрелки полуостровов, настолько истонченных морем, что видом своим они напоминали теперь каких-то рептилий, плавающих угрей. А сколько заповедных уголков, скрытых заводей, где каждый колонист, каждая новая семья смогут выбрать место по вкусу, обрести покой, добывать рыбу и дичь.

Между гребенчатых островов с редкими деревьями, сквозь прозрачную толщу моря были видны переливы подводных теней. Среди красных и розовых отмелей изредка встречались совсем белые. Одна из них почти доходила до персонального форта графа. Набегавшие на снежно-белый песок волны принимали цвет меда, на мгновение застывая нежными язычками в мягких узорах, неожиданных для этого сурового края.

Онорина бегала вокруг, собирая ракушки и складывая их на коленях у Анжелики.

— Отец сказал мне, что Шарль-Анри погиб. Наверно, его убили королевские драгуны? — спросил Флоримон.

Анжелика молча кивнула.

— И аббата тоже?

Видя, что мать не отвечает, юноша встал и обнажил шпагу.

— Мама, — взволнованно начал он, — хотите, я дам клятву отомстить за них обоих? Я хочу поклясться вам, что не успокоюсь, пока не перебью всех королевских солдат, которые попадутся мне под руку. Ах, мне так хотелось послужить королю Франции, но такого стерпеть нельзя. Я никогда не прощу смерти малыша Шарля-Анри. Я перебью их всех до одного.

— Нет, Флоримон, — сказала она. — Никогда не произноси подобные клятвы и такие слова. Отвечать на несправедливость ненавистью? На преступление — местью? К чему это тебя приведет? Опять же к несправедливости и преступлению, и все повторится снова.

— Это речь женщины, — бросил Флоримон, весь дрожа от сдерживаемых переживаний и возмущения.

До сих пор он всегда верил, что все в жизни улаживается само собой: бедный может разбогатеть, благодаря удаче; если вас хотят отравить завистники, не теряйте хладнокровия, верьте в везение и не упустите свой шанс обмануть смерть. Он сам бросил все и отправился на поиски пропавших брата и отца, и его смелость была вознаграждена маленьким чудом — вскоре все они встретились, живые и невредимые. Теперь же, впервые в его жизни, свершилось нечто непоправимое: смерть Шарля-Анри.

— А он действительно погиб? — горячо спросил Флоримон, цепляясь за надежду на чудо.

— Я своими руками опустила его в могилу, — ответила Анжелика глухим голосом.

— Значит, я никогда больше не встречусь с братиком? — с трудом выговорил он. — Я так ждал его, мне так хотелось показать ему, наш красный гранит в Киуэйтене, малахит на Медвежьем озере и разные красивые минералы, которые можно найти под землей. А сколько интересных вещей я успел рассказать ему раньше…

Его тонкая шея вздрагивала от едва сдерживаемых рыданий.

— Почему же ты помешала мне увезти его, пока было время? — с упреком спросил он Анжелику. — Почему мне нельзя вернуться и расправиться с этими негодяями!

Размахивая шпагой, он завершил свою тираду дерзкими словами:

— Бог не должен допускать подобные преступления. Я больше не буду молиться ему!

— Не кощунствуй, Флоримон, — строго сказала она. — Твой бунт бесплоден. Следуй мудрому совету твоего отца, который просит нас не переносить на эту землю наши старые распри. Проклинать прошлое, ворошить давнишние ошибки, значит, служить злу больше, чем добру. Надо смотреть вперед. «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», — говорится в Священном писании. Разве ты не понял, Флоримон, что наша встреча сегодня — это чудо. Я никак не должна была быть здесь: смерть подстерегала меня сотни раз…

Задрожав, он пристально посмотрел на нее своими прекрасными черными глазами, сверкавшими пламенем юности.

— Мамочка, это немыслимо. Ты не можешь умереть.

Бросившись на колени, он обнял ее и склонил голову ей на плечо.

— Мамочка, дорогая, ты будешь жить вечно, иначе быть не может.

Она ласково улыбнулась юному гиганту. Будучи выше матери на несколько дюймов, он все еще был ребенком, нуждающимся в ее присутствии, в том, чтобы она направляла, утешала и даже бранила его.

Она погладила его гладкий лоб, лохматую, черную как смоль голову.

— Ты знаешь, позапрошлой ночью в лагере родился мальчик, которого назвали Шарлем-Анри. Как знать, не вернулась ли к нам вместе с ним детская душа твоего бедного братика. Со временем ты бы мог многому научить этого ребенка.

Флоримон задумался, нахмурив брови.

— Да, я действительно уже знаю кое-что, — сказал он со вздохом человека, которому трудно решить, с чего начать обучение своего подопечного. — Вся эта малышня, привезенная вами сюда, только и знает, что бормочет библейские тексты. Им нужна хорошая выучка. Готов побиться об заклад, что они не отличат кварц от полевого шпата и ничего не смыслят в охоте. Правда, Кантор?