Елена нажала кнопку вызова.

— Что-то не так, святой отец? Случилось что-нибудь?

С секунду Дэнни всматривался в двигавшихся мимо людей, переходивших из одной галереи в другую, а потом резко вскинул голову.

— Итон и Адрианна Холл разыскивают нас по музею. Нельзя, чтобы кто-то из них нас увидел.

Двери лифта раздвинулись. Елена взялась было за ручки кресла, но тут у нее за спиной раздался ставший уже знакомым сварливый голос:

— Если не возражаете, мы войдем первыми.

Оглянувшись, они увидели бесцеремонную седую даму в инвалидном кресле и сопровождающую ее затурканную немолодую дочь. Уже второй раз они встретились с ними в одной и той же ситуации. И Дэнни готов был подумать, что это их проклятие.

— Нет, мадам, извините, не в этот раз.

Дэнни окинул старуху суровым взглядом, и Елена ввезла его в кабину.

— Знаете ли, я никогда… — Женщина задохнулась от гнева. — Я ни за что не поеду с вами в одном лифте, сэр!

— Очень вам благодарен.

Дэнни наклонился вперед, ткнул пальцем в кнопку, и двери закрылись перед самым носом разгневанной англичанки. Не успел лифт тронуться, как Дэнни достал из кармана связку ключей, которую отец Бардони привез ему в Лугано. Он вставил один из них в замочную скважину, расположенную прямо под кнопками, и повернул.

Лифт проехал мимо первого этажа и опустился ниже. Когда же он остановился, дверь открылась в тускло освещенный коридор подсобного помещения. Дэнни вынул ключ из скважины и нажал кнопку с надписью «Откл.».

— Отлично. Теперь налево, а потом по первому же коридору направо.

Через пятнадцать минут они оказались в просторном помещении, где располагались мощные приводы музейной вентиляционной системы.

10 часов 10 минут

Мраморный пол, невысокие скамейки, застеленные коврами, полукруглый алтарь из розового мрамора с бронзовым распятием, окна с яркими витражами. Личная часовня святейшего отца.

Сколько раз Палестрина бывал здесь? Молился наедине с Папой или с несколькими приглашенными избранными гостями. Королями, президентами, государственными мужами.

Но никогда еще его не вызывали помолиться вместе со святейшим отцом. И сейчас, войдя в часовню, он обнаружил Папу сидящим в бронзовом кресле перед алтарем и погруженным в молитву.

Услышав шаги Палестрины, он поднял голову. Протянул обе руки, задержал в ладонях руки Палестрины и при этом настороженно и обеспокоенно вглядывался в его лицо.

— Что случилось? — осведомился Палестрина.

— Сегодня дурной день, ваше преосвященство, — чуть слышно произнес Папа. — Словно я получил зловещее предзнаменование. А в сердце моем — страх и ужас. Я почувствовал их, как только открыл глаза, и они до сих пор гнетут меня, не ослабевая. Я не знаю, в чем тут дело, но это связано с вами, ваше преосвященство… вы как-то причастны к той тьме, которая их породила… — Папа помолчал несколько секунд, продолжая глядеть в глаза Палестрине. — Скажите мне: что это значит?..

— Я не знаю, ваше святейшество. По-моему, нынче прекрасный, теплый и солнечный день.

— В таком случае помолитесь вместе со мной, чтобы я ошибся, чтобы все это оказалось лишь дурным настроением и прошло бесследно… Помолитесь о спасении души…

Папа поднялся со своего кресла, и оба преклонили колени перед алтарем. Палестрина склонил голову, вторя говорившему вслух молитву Папе Римскому Льву XIV, но про себя он точно знал, что ощущения, о которых говорил Святейший отец, ничего не значат.

Гнетущий ужас, который Палестрина почувствовал в предутренний час, очнувшись от ночного кошмара, где его преследовали несущие болезнь духи, уже в следующую минуту после того, как Томас Добряк рассказал ему о благополучном разрешении затруднения с Ли Вэнем, неожиданно и необъяснимо обернулся благом.

Менее часа назад ему позвонил Пьер Вегген и сказал, что, несмотря на признание Ли Вэня в преднамеренном отравлении озер «психически больным сотрудником инспекции по качеству воды», как о том сообщили в своем официальном сообщении китайские власти, Пекин все же решил не отказываться от грандиозной работы по полной реконструкции своей системы водоснабжения. Это решение должно было успокоить и сплотить встревоженную и перепуганную нацию и одновременно показать всему миру, что правительство страны полностью владеет ситуацией. Из чего следовало, что, невзирая на сбой, «Китайский протокол» Палестрины продолжает осуществляться. Вдобавок Томас Добряк убедительно заверил его, что со смертью Ли Вэня и Чень Иня не осталось никакой возможности проследить связь между событиями в Китае и Римом. А вскоре твердая рука Томаса Добряка запишет заключительную страницу этой истории, устранив последнюю опасность утечки информации; это будет сделано здесь, в Ватикане, куда вредная моль прилетит на свет пламени — ни отец Дэниел, ни его брат не являют собой Смерть, посланную враждебными духами, они всего лишь досадная помеха, с которой нужно разделаться.

Так что святейший отец заблуждается, и тяжесть, лежащая на его плечах, — это вовсе не тень смерти Палестрины, а лишь душевная и духовная слабость старого и боязливого человека.

10 часов 15 минут

Роскани, только что не дрожавший от волнения, закусив зубами костяшку пальца, смотрел на медленно двигавшийся в их направлении маневровый тепловоз. Локомотив был старым и потрепанным, грязные пятна масляных потеков почти сплошь скрывали его некогда ярко-зеленую окраску.

— Рановато, — заметил Скала с заднего сиденья.

— Рано, поздно… Приехал, и хорошо, — отозвался Кастеллетти, сидевший впереди рядом с Роскани.

Они вели наблюдение из синего «альфа-ромео» Роскани, стоявшего на полпути между стрелкой, от которой отходила ветка к ватиканской стене, и станцией Сан-Пьетро. Когда грязно-зеленый локомотив приблизился, до них донесся скрип тормозов, и рокочущая машина стала замедлять ход. Через несколько секунд тепловоз прополз мимо них. И вскоре остановился. Помощник машиниста спрыгнул с подножки и не спеша направился к стрелке. Детективы видели, как он отомкнул замок стрелочного механизма, наклонился и потянул за рычаг, переводя стрелку. Через несколько секунд он выпрямился и помахал рукой. Дизельный двигатель выплюнул из трубы черное облако дыма, и локомотив переполз с главного пути на ответвление. Когда он отъехал на достаточное расстояние, стоявший возле стрелки железнодорожник махнул опять, и тепловоз остановился. Помощник машиниста вернул стрелку в прежнее положение и забрался по лесенке в кабину тепловоза.

Скала перегнулся через спинку переднего сиденья.

— Если они заедут прямо сейчас, то весь график полетит к чертям собачьим.

Кастеллетти покачал головой.

— Не заедут. Это же Ватикан. Они будут стоять здесь до тех пор, пока не откроют ворота, и двинутся внутрь в одиннадцать часов, минута в минуту. Ни один итальянский железнодорожник не рискнет сделать что-нибудь раньше или позже срока — вдруг Папа разозлится.