Затем она склонилась вперед, лежа у него на груди, и поцеловала его, нежно и глубоко, ее темные волосы окутывали его лицо, нежные теплые пальчики мягко прижимались к его шее. Он погружался в сон, подобный забытью.

Когда Келсон снова пришел в сознание, то понял, не открывая глаз, что ночь миновала. Во сне он подтянул к себе побольше шкур, а когда открыл тяжелые веки, то увидел, что факелы практически выгорели до основания в своих подставках, пары из бассейна снова уходят вверх через открытое вентиляционное отверстие. Он покраснел, кровь прилила к щекам при воспоминании о грезах, в которых присутствовала Росана. А грезы эти, как он обнаружил, были достаточно реальны, если судить по реакции тела — и он неловко поднялся, чтобы омыться в бассейне.

Но стоило лишь шевельнуться, как события этой ночи вновь вернулись со всей отчетливостью, и Келсон застыл на месте, уставившись на статую святого Камбера. Теперь это было самое обычное изваяние, и вначале Келсон подумал, что видение Камбера ему тоже пригрезилось, но затем понял: заговоренный круг все еще на месте, и в нем зияет открытый проход.

Значит, эта часть ему не привиделась. Святой Камбер, на самом деле, приходил к нему — или, по крайней мере, Келсон верил в это достаточно сильно, чтобы рискнуть намеренно открыть вход для призрачной сущности. Он мог вспомнить каждую деталь событий: как разделились два образа, когда один вышел из другого, и призрак направился к нему, остановившись перед заговоренным кругом; существо молча попросило пропустить его; он сам согласился, совсем ничего не боясь; а затем почувствовал одновременно дикий страх, от которого по спине пробежали мурашки, и благоговение, когда сущность внезапно оказалась внутри круга и протянула руки, чтобы до него дотронуться.

Но он не помнил, что случилось после этого. Он получил некие знания, Келсон был в этом уверен, но не смог удержать их в сознательной памяти. Однако это было нечто важное — не просто одобрение и признание, хотя и это также имело место.

В глубокой задумчивости, Келсон снял заговоры, удивляясь тому, насколько у него прояснилось в голове, несмотря на все случившееся, затем отправился к бассейну, чтобы попить и вымыться. Он погрузил в него голову, а затем от стекавшей по спине воды кожа покрылась мурашками. Он замер, все еще стоя на коленях, и снова посмотрел на статую, пытаясь вновь увидеть глаза и хоть какое-то выражение в тени, где должно быть лицо.

— Надеюсь, ты простишь меня, если я пока полностью не понимаю всего, — сказал он вслух, словно у статуи были уши, чтобы услышать его, и глаза, чтобы увидеть, как он склоняется перед ней. — Думаю, ты многое поведал мне прошлой ночью, но, боюсь, я не могу это вспомнить. Это тоже было частью плана? И сказанное каким-то образом вернется, когда придет время, оставаясь скрытым до тех пор?

Не получив никакого ответа не пришло, Келсон вздохнул и в отчаянии уперся кулаками о бедра.

— Ну, хорошо. Я могу руководствоваться лишь своей интуицией, если ты не дашь мне никакого более осязаемого знака. Я верю в тебя, святой Камбер Кулдский, и, думаю, ты являешь собой достойный пример и источник силы для наших людей. Бог знает, им нужно что-то, чтобы помочь выжить в этом безумном, полном ненависти мире. Поэтому я намерен восстановить твой культ, как и обещал.

Он поднялся на ноги, сказав это, и его руки расслабленно повисли вдоль тела.

— Но это не все, что я собираюсь сделать. Святыни и другие места поклонения важны, но я также намерен восстановить и разрушенные здания Дерини, основать школы, чтобы обучить их всему тому, что было утрачено за последние двести лет — по мере того, как мы будем находить потерянные знания. Многое, конечно, придется создавать заново, но мы можем это сделать, в особенности с твоей помощью. Особенно важны забытые таланты Целителей — и теперь у нас уже есть трое, кто обладает ими. Спасибо тебе за Дугала, если ты, и впрямь, каким-то образом помог ему раскрыть свои таланты.

Он вздохнул и огляделся вокруг, внезапно почувствовав себя глупо, что разговаривает со статуей. Келсон не сожалел ни о чем из пережитого этой ночью, но пришло время пожинать плоды. С чувством собственного достоинства, даже несмотря на то, что был обнажен, он в последний раз встал на одно колено, уважительно поклонившись статуе святого-Дерини.

Затем король повернулся, чтобы осторожно пройти назад по узкому коридору, касаясь кончиками пальцев стен по обеим сторонам, проявляя осторожность, чтобы не стукнуться головой. На этот раз коридор показался ему темнее, так как он уходил от света. Дверь в конце легко поддалась, а после его появления из дверного проема тут же началось пение псалмов.

Следующий час для Келсона прошел, как в тумане. Вначале горцы не позволяли Дугалу приблизиться к нему. Но на лице друга читалась радость. На этот раз Келсона закутали в синий плащ и дали выпить козьего молока с медом — по древней традиции, как ему объяснили, символизирующей возрождение: он ведь вышел на свет нового дня. Когда он выпил кубок до дна, как требовалось, его посадили у алтаря на трон, который подозрительно напоминал нечто среднее между троном короля и епископа.

Когда брат Майкл начал служить мессу благодарения, слегка отличную от той, к которой привык Келсон, король узнал, что сегодня — воскресенье ваий. И приветствие Келсона, как короля, в ходе мессы, вызывало удивительные ассоциации с другим священным Царем, который вошел в святой город в такой же день, более тысячи лет назад, под такие же ритуальные возгласы: «Осанна! Благословен тот, кто приходит с именем Господа!»

После того, как испытание закончилось, жители Сент-Кириелла приняли предварительные заверения Келсона в благорасположении, даже не выслушав его рассказ о событиях прошлой ночи. Это будет официально проверено после мессы. И только перед причастием Дугал смог приблизиться к нему. Когда они обнялись, он прошептал слова успокоения, и вслух, и мысленно, и вернул Келсона к реальности за стенами святыни, сообщив королю, что ему удалось вступить в короткий контакт с Морганом и Дунканом, которые теперь на полной скорости направляются к ним, в надежде приехать еще до заката. Келсон внезапно осознал, что ведь в королевстве все, наверняка, считают его погибшим. Раньше это не приходило ему в голову, поскольку он боролся за выживание. И как там Нигель? Ведь он считает себя королем. Теперь на Келсона давила необходимость поскорее вернуться, причем ощущение это явилось к нему совершенно внезапно.

Но вначале ему пришлось рассказать об испытании, к вящему удовлетворению их пленителей — хотя теперь жителей деревни едва ли стоило так называть. После того, как он появился в дверях, целый и невредимый, отношение к нему изменилось. Когда месса закончилась, все собрались у его ног, словно зачарованные дети, он рассказал им все, что мог вспомнить о Камбере и о том, как ему явился святой-Дерини. Он не стал упоминать о Росане. Келсон без сопротивления позволил местным Дерини проверить, говорит он ли правду, повторив свою клятву восстановить школы Дерини, а также культ их святого. Энтузиазм жителей деревни утроился.

К тому времени, как Келсон закончил говорить, они уже были полностью им очарованы. Когда он сказал им, что должен их покинуть, по крайней мере, на время — поскольку все королевство сейчас пребывает в трауре по своему королю, и, возможно, ему угрожает опасность от иноземных врагов, — они тут же предложили свою помощь. К полудню они с Дугалом, наскоро перекусив, сели на горных выносливых лошадок и выехали из долины Сент-Кириелл, в сопровождении шестерых веселых горцев, которые собрались проводить их до Ремута. Все облачились в традиционный наряд горцев: кожаные обтягивающие штаны, поверх них — юбки из клетчатой ткани, и туники из грубой шерсти, а также в подбитые мехом плащи, чтобы защититься от холода.