Доул чуть ли не беспомощно качал головой. Несколько секунд спустя Беллис показала на его ножны.

— Где вы нашли этот меч? Что значит его имя? — спросила она.

Доул извлек белый, как кость, меч из ножен, замер, держа его перед собой и внимательно глядя на лезвие, потом поднял глаза на Беллис и снова кивнул. Вид у него был довольный.

— Во многом благодаря ему мне доверяют и меня уважают: Меч возможного. — Он неторопливо описал мечом точно выверенную кривую. — Как я им обзавелся? Он стал плодом долгих поисков… и огромной, неподъемной исследовательской работы. Все записи на нем — на имперском каноне. Здесь вся нужная вам информация, если только вы умеете ее читать. — Он спокойным взглядом посмотрел на Беллис. — Работа, которую я проделал. Методы, которые я освоил… Призрачники своим прибытием раскроили мир. Сила удара при их приземлении была такова, что образовалась Треснутая земля. И повреждения носили не только физический характер… Они использовали разлом. Вы знаете поговорку о том, что Призрачники всегда «выкапывали шансы». Обычно этим хотят сказать, что у них было сверхъестественное везение, что они использовали каждый шанс, каким бы малым он ни был. — Лицо его расплылось в медленной улыбке. — Неужели вы и в самом деле считаете, что этого достаточно, чтобы подчинить себе целый континент? — спросил он. — Целый мир? Чтобы в течение пяти столетий быть непререкаемыми властелинами? Конечно, этого было мало. Оборот «выкапывать шансы» — это всего лишь неловкая попытка передать то, что Призрачники делали в действительности. Это была куда как более точная наука… Добыча возможного.

И Утер принялся цитировать нараспев:

— «Мы покрыли этот мир шрамами надежды, нанесли ему тяжелые раны, разломали его, поставили свои знаки на самых отдаленных его землях, протянувшихся на тысячи лиг за морями. Тому, что мы сломали, мы можем придать новую форму; то, что потерпело неудачу, еще может добиться успеха. Мы обнаружили богатые залежи возможностей, и мы выкопаем их…» Они вкладывали в эти слова буквальный смысл, это вовсе не был какой-нибудь победный клич, — сказал он. — Они покрыли мир шрамами, оставили на нем разломы. И при этом высвободили силы, до которых сумели добраться. Силы, которые позволяли им изменять форму вещей, терпеть неудачу и добиваться успеха одновременно, поскольку они разрабатывали возможности. Катаклизм такого рода — сотрясение всего мира, появление разломов — открывает богатый пласт возможностей… И они умели находить перспективы, выбирали лучшие и с их помощью изменяли мир. У любого действия бесчисленное множество последствий. Потенциально существуют триллионы триллионов исходов, многие миллиарды из них возможны, миллионы допустимо считать вероятными, некоторое их количество кажется реальным нам, наблюдателям, а реализуется только один… Но Призрачники знали, как задействовать те исходы, что могут воплотиться на деле. Как дать им что-то вроде жизни. Как их использовать, перевести в реальность, которая самим своим существованием отрицала существование их реальности, которая определяется тем, что случилось, и отрицанием того, что не случилось. С помощью машин вероятия дотягивались до реализации исходы, которые не вполне осуществились… Если бы я подбросил монетку, то она, скорее всего, упала бы орлом или решкой, хотя ведь нельзя исключать и приземления на ребро. Но включи я эту монетку в круговорот вероятия, то она стала бы тем, что Призрачники назвали бы монетой возможных падений — монетой возможного. И если бы я подбросил эту монетку теперь, то дела обстояли бы иначе… Орел, решка и даже ребро остались бы такими же возможностями, как прежде. Это монета факта. А вокруг них в разных степенях достоверности и постоянства в зависимости от уровня их вероятия разбросаны их «почти-исходы» — близкие возможности. Словно призраки. Некоторые из них почти так же сильны, как и факты, а некоторые едва заметны. Они лежат там, где могли бы упасть, — орлом, решкой, ребром. Вероятности — добытые и извлеченные на свет. Уменьшающиеся по мере смещения поля вероятности.

Видя, что в глазах Беллис забрезжило понимание, Доул снова указал на свой меч:

— Это меч вероятных ударов. Меч возможного. Он — проводник очень редкого вида энергии. Он — узловая точка в цепи, машина вероятия. А вот это, — он похлопал по маленькой коробочке у него на поясе, — источник энергии, малый двигатель. Это — он указал на провода, вшитые в его защитный жилет, — проводники энергии. А завершается цепь мечом. Когда я беру его в руки, машина приводится в действие… Если двигатель работает, то мои руки и меч добывают вероятности. Для каждой фактической атаки существует тысяча возможностей, мечей-почти-исходов, призраков, и все они вмещаются в один удар.

Доул вложил меч в ножны и поднял голову к угольно-черным кронам деревьев.

— Некоторые из наиболее вероятных почти реализуются. Некоторые слабее миражей, и их способность ранить низка. Существует бесчисленное количество клинков-случаев для всех вероятностей, и все они наносят удар одновременно… Нет такого боевого искусства, которого я бы не изучал. Я прекрасно владею всеми известными мне видами оружия и могу сражаться без оружия вообще. Но вот большинство людей не знают, что драться этим мечом я учился дважды и освоил две разновидности боя. Этот двигатель… Его завод на исходе. Но завести его еще раз нельзя… все не так просто… Так что мне нужно экономить оставшиеся секунды. Когда я сражаюсь, я редко включаю Меч возможного. По большей части я использую его как обычное, совершенно традиционное оружие — клинок, прочный, как алмаз, с лезвием тоньше, чем заостренный металл. И я действую им точно. Каждый удар, который я наношу, выверен и приходится туда, куда я его направляю. Вот этому-то я и учился много лет.

В его голосе не слышалось никакой похвальбы.

— Но если ситуация критическая, если мои шансы невелики, если нужно устроить демонстрацию или мне грозит опасность… тогда я на несколько секунд включаю двигатель. И в этих условиях одной точности мне недостаточно.

Он замолчал, и в это время порыв теплого ветра зашелестел в кронах деревьев, словно те задрожали при этих словах.

— Палач знает, в какое место должен попасть его клинок. Он прилагает все свое мастерство, чтобы удар пришелся по шее. Он сужает круг возможностей. Если бы он использовал Меч возможного, то в пределах дюйма от фактического удара существовало бы огромное количество ударов вероятных. Вот где зарыта собака: чем профессиональнее палач, чем точнее удар, чем меньше возможностей, тем нерациональнее использование Меча возможного. Но очевидно, что, если вложить оружие в руки непрофессионала, оно станет смертельно опасным и для него самого, и для любой жертвы, он может пораниться, утратить равновесие, выронить оружие из рук и тому подобное. Необходим средний путь… Когда я применяю обычное оружие, я — палач. Мой клинок ударяет в то место, которое я выбираю, а не правее или левее. Вот так я и научился драться. Использовать Меч возможного, когда в этом нет нужды, значит расходовать энергию впустую. Так что когда я, после долгих поисков, в конце концов нашел его, мне пришлось заново учиться искусству боя. Это совсем иное искусство — мастерство без точности… Действуя Мечом возможного, вы никогда не должны сужать возможности. Видимо, мне свойствен авантюризм, а не расчетливость — я сражаюсь сердцем, а не разумом. Я делаю неожиданные движения, удивляя не только противника, но и себя самого. Неожиданность, переменчивость, бесформенность. И каждый удар мог бы стать тысячью других, каждый из этих мечей-почти-исходов весьма вероятен. Вот как действуют Мечом возможного… Так что во мне два бойца.