поверку оказалась наивной. Доктор Масаки решил сыграть двойную роль, чтобы избежать тем самым собственных силков. Весьма искусно и смело он распределил задачи между М. и В., но попался в свою же ловушку. До чего глупо!

— Стой!

— Дурак!

— Ай!

Сзади послышались громкие звуки — шум, грохот, удары, звон. Я обернулся и притянул к себе злобные взгляды. Прямо за мной парковался огромный голубой грузовик, а на дороге валялся погнутый велосипед и гора безжалостно перебитых бутылок, из которых вытекал бурый соевый соус. Здоровяк в желтой форме выпрыгнул из грузовика, сунул руки куда-то под колеса и вытянул на солнечный свет худого и бледного как полотно, обессилевшего мальчишку посыльного в коротком рабочем кимоно. Люди поспешили к нему на помощь.

Я спешно прошел мимо и снова погрузился в свои мысли. Какой жуткий секрет! Настолько ужасный, что и подумать страшно… Казалось, битва между злым призраком У Циньсю, умершим тысячу лет назад, и научным духом живого доктора Масаки находится в самом разгаре.

И ведь с самого начала, как только доктор Масаки взялся за этот эксперимент, проклятый дух У Циньсю поразил самое важное — чувства к любимой женщине и к родному сыну! Доктор Масаки изо всех сил пытался избавиться от проклятия, но, раз проникнув в сознание, оно прорастало в статьях, беседах, песнях… Охваченный безумием, доктор Масаки принес в жертву Тисэко, Итиро Курэ, Моёко, Яёко и остальных. Размахивая мечом перед злым духом У Циньсю, он шагал по трупам и не сомневался, что делает это ради науки. Какая жуткая и суровая битва!

Я ощущал запахи крови и пота — казалось, их источает моя душа.

Однако…

Однако…

Вдруг я застыл на месте… Я смотрел на многолюдную улицу: люди оборачивались на меня с забавными выражениями лиц. Высокая рекламная башня разбрасывала яркие водовороты света. Вечерние тучи нависали, будто куски свежего мяса, и я не мог отвести от них взгляда.

Однако…

Однако…

В моей памяти не воскресло ни малейшего воспоминания, и главный вопрос — «Кто я?» — так и оставался без ответа. Я по-прежнему находился в жалком состоянии беспамятства. С тех пор как я открыл глаза в палате № 7, ничего не изменилось. Я одиноко дрейфовал в пустой вселенной — безымянная, печальная частичка сознания…

Но кто же я?..

Ах… Если бы только вспомнить! Если бы только избавиться от проклятия У Циньсю и магической силы свитка! Но я был беспомощен. Все мои усилия разбивались об эту неразрешимую загадку.

Кто я? Кто?! Каким образом мое прошлое связано со всем этим?

Я без устали прокручивал в голове события минувшего дня, то ускоряя, то замедляя свой шаг. Где-то вдалеке звонил пожарный колокол, выли насосы пожарных машин, плакали дети, стрекотали ткацкие станки. Проревел фабричный гудок… Я слышал все это, но не осознавал, хаотично бродя по городу. Внезапно я остановился как вкопанный и чуть не потерял сознание от ужаса.

Черт возьми! Я же оставил свиток! Никто не должен знать, что написала Тисэко! Доктор Масаки наверняка с ума сойдет и попытается покончить с собой.

Че-о-орт! Черт! Черт!

Я подпрыгнул, развернулся и помчался по темной деревенской дороге, которая вела неведомо куда. Через некоторое время я оказался в светлом и красивом городском квартале. Я прошел сквозь ряды мрачных трущоб, пролетел по ослепительно яркой улице, промчался сквозь мелодии сямисэна и стук барабанов…

Наконец я с удивлением обнаружил себя стоящим под фонарем на краю волнореза. С трех сторон меня окружало море. В замешательстве я ретировался.

Товары в витринах, трамваи, автомобили, толпы людей — все кружилось, словно в калейдоскопе.

Ослепленный потом и слезами, я протер глаза и поспешил обратно. В глазах темнело, я запыхался. Казалось, свет и мрак перемешались… Стая серых птиц пролетела передо мной и исчезла вдали. Я лежал ничком на земле, и кто-то, кажется, попытался помочь мне, но я оттолкнул того человека и снова пустился бежать.

Несколько раз ажитация сменялась изнеможением, и я совершенно потерял счет времени. Куда я бегу? Почему я это делаю? Поначалу, находясь в полусне, я еще что-то видел и слышал, но потом впал в абсолютно бессознательное состояние.

Сколько прошло часов? А может быть, дней?

Внезапно меня охватил озноб, и я понял… что нахожусь в кабинете кафедры психиатрии Императорского университета Кюсю, в том же самом кресле, где сидел раньше, а голова моя и руки лежат на зеленом сукне стола.

Быть может, все это сон? Примерно около полудня я выбежал наружу… Неужели то, что я видел и слышал… не было реальным? Выходит, от ужаса я потерял сознание и мне все привиделось?..

Я неловко оглядел себя: одежда и сапоги побелели от пыли. На коленях и локтях ткань запачкалась и даже прорвалась, двух пуговиц не хватало, воротничок свисал с правого плеча. Я выглядел как сын забулдыги и нищенки. На левой руке запеклась кровь — похоже, я где-то поранился, однако ни боли, ни зуда не было. На зубах скрипел песок, глаза жгло от пыли.

Я снова уронил голову на стол и не двигаясь принялся думать о собственном положении. Пытаясь прийти в себя, я смотрел на фуражку, которая лежала на столе, но она не вызывала никаких ассоциаций. Наконец-то я сообразил, что забыл в кабинете нечто важное, и огляделся.

Лампа над моей головой горела ярким светом. Входная дверь была полуприкрыта. Похоже, кто-то прибрал документы — они аккуратно лежали на столе, ровно так, как утром, когда я пришел к доктору Вакабаяси. Казалось, с той поры их никто не трогал. Даже красная пепельница-дарума глядела в прежнюю сторону, разинув рот в вечном зевке.

При ближайшем рассмотрении я увидел только «Проповедь об Аде умалишенных» в обтянутой холстом толстой обложке да текст «Сны эмбриона». Они лежали друг на друге крест-накрест, будто их совсем недавно небрежно бросили на стол. Однако голубой муслиновый узелок доктора Вакабаяси был покрыт тонким слоем пыли, словно к нему давно никто не прикасался. На столе не было ни чая, ни сладостей, ни даже крошек. Я посмотрел на пустую пепельницу — ни единого окурка. Она все зевала, глядя на меня своими черно-золотыми глазами.

Что за чудеса?! Неужели то, что было утром, — мираж? Не мог ведь узелок покрыться пылью за столь короткое время?..

Я медленно поднялся, но тут колени мои затряслись, и я уцепился за край стола, чтобы не упасть. Дрожащими пальцами я поднял муслиновый узелок, на столе остался отчетливый квадратный след. Я внимательно разглядел пыль в складках ткани — кажется, до меня сверток никто не трогал. Однако стоило мне развязал узел, как следы