Я помню, как после этого убийства потрясенный Горький предложил мне пойти с ним в министерство юстиции хлопотать об освобождении других арестованных членов Временного правительства. Мы прошли в какой-то второй этаж большого дома, где-то на Конюшенной, кажется, около Невы. Здесь нас принял человек в очках и в шевелюре. Это был министр юстиции Штейнберг. В начавшейся беседе я занимал скромную позицию манекена – говорил один Горький. Взволнованный, бледный, он говорил, что такое отношение к людям омерзительно. «Я настаиваю на том, чтобы члены Временного правительства были выпущены на свободу немедленно. А то с ними случится то, что случилось с Шингаревым и Кокошкиным. Это позор для революции». Штейнберг отнесся к словам Горького очень сочувственно и обещал сделать все, что может, возможно скорее. Помимо нас, с подобными настояними обращались к власти, кажется, и другие лица, возглавлявшие политический Красный Крест. Через некоторое время министры были освобождены (Шаляпин 1990: 361).

Следуя по неисповедимым путям революции, – писал о нем Н. Суханов, – он сначала был благодетелем царских слуг и приближенных, затем большевиков и, наконец, меньшевиков и эсеров, сменявших друг друга в уготованных царем застенках и казематах (Суханов 1922-23,1: 204).

Бедный Ив Ив уходил себя, мучаясь с заключенными. Нынче ночью у него был сильный сердечный припадок. Теперь сидит, как худая, печальная птица.

Но уже «мечтает» ехать вызволить двух последних: Рутенберга и Пальчинского.

В тот же самый день и час Ив Ив как на базаре торговался в главной следственной комиссии за Рутенберга и Пальчинского. Уступали по рублишкам. «Нам деньги нужны!» Наконец-таки ударили по рукам. Значит, в «главной» предпочитают пока сделки без ухлопыванья, да и заключенные эти более на виду. Но с отъездом «главных» в силу вступают упрощенные районники (Гиппиус 2001-06, VIII: 406, 408).

Комиссаром юстиции был тогда левый с.-р. И.З. Штейнберг. Мягкий, отзывчивый человек, он как представитель новой власти был связан постановлением большевистского большинства и, согласно этому постановлению, требовал, чтобы каждый заключенный за свое освобождение на поруки уплачивал известную сумму. Размеры взноса колебались в зависимости от представления комиссара о степени «буржуйности» данного лица. Приходилось торговаться. Родственники очередного заключенного находились обычно в приемной и тут же выплачивали сумму, которую удавалось для них выторговать. Дешевле всех И.З. Штейнберг оценил Н.М. Кишки-на – 3000 рублей, но и этих денег не оказалось и выкупать его пришлось Политическому Красному Кресту. Высшая сумма – 100 000 рублей наложена на А.И. Вышнеградского. Вероятно, суммы были бы больше, если бы национализация банков уже не была проведена, т. е. «буржуи» еще располагали бы своими текущими счетами и сейфами (Манухин 1958:110).

Сочельник

24. XII 30

Париж

Дорогой Петр Моисеевич!

Благодарю Вас сердечно за память о нас – за все Ваше баловство! Наша маленькая столовая буквально завалена «райскими плодами», и прибыли они прямо под сочельник, как игрушки на елку. Очень тронула нас Ваша память.

Еще – благодарю Вас за травку. Вы, может быть, и не представляете, как она мне нужна и как мне хотелось ее иметь. У меня совсем особые отношения – глубокое почитание – к Илье Пророку, и гора Кармил мне тоже очень нужна29. Так все в присланной Вами травке и сочеталось! Дорогой она немного пострадала, но не пропала: я ее наклеила, и все было этим спасено. Потом она будет заключена под стекло и повешена на подобающем ей месте. Когда приедете, Вы ее увидите. Может быть, в Вашей деловой жизни и не совсем понятно это маленькое пристрастие к видимому пустяку, но ведь всякий символ по форме обычно пустяк, а между тем есть что-то в жизни, которое иначе, как символом, и не реализуешь.

Как же Ваше здоровье? Последовали ли Вы нашим дружественным советам? Или по-прежнему работаете без всякой меры и попечения и жалости к себе? И И хочет Вам написать несколько слов, а я на этих вопросах – думаю, что Вы, быть может, найдете минутку нам ответить? – закончу мое письмецо.