Потом началась мировая война. Я отправился за океан одним из первых и вернулся одним из последних. Четыре года кровавой бойни! Кромешный ад… мерзкая слякоть размытых дождями траншей… оглушительные взрывы истеричных снарядов… монотонный свист разящих пуль… клубы черного дыма над огненными фонтанами… удушливый смрад смертоносных газов… гротескные останки изуродованных тел… Четыре года запредельного блаженства.

В каждом скитальце живет подсознательная тяга к местам своего детства, и вот уже через несколько месяцев я шагал по знакомому проселку, ведущему в Фенхэм. По обочинам дороги стояли обветшалые фермерские домики, давно покинутые жильцами, и сам город тоже пришел в упадок и запустение за минувшие годы. Лишь несколько домов казались обитаемыми — среди них и тот, что некогда я называл родным. Заросшая бурьяном дорожка, разбитые окна, запущенные сад и огород — все это подтверждало сведения, полученные мной в ходе осторожных расспросов: ныне здесь живет беспутный пьяница, кое-как перебивающийся за счет поденной работы, которую ему дают немногочисленные соседи из сострадания к его забитой жене и вечно голодному хилому ребенку. В общем, романтический ореол, окружавший город моей юности, бесследно развеялся, и я, повинуясь случайному порыву, направил свои стопы в Бэйборо.

Здесь тоже за минувшие годы произошли перемены, но противоположного порядка. Небольшой городок, каким мне запомнился Бэйборо, разросся почти вдвое, несмотря на отток населения во время войны. Ноги сами привели меня к бывшему месту работы. Похоронная фирма по-прежнему существовала, но на вывеске над дверью значилось незнакомое имя преемника, ибо, пока молодые люди воевали за океаном, эпидемия гриппа забрала жизнь мистера Грешэма. Поддавшись роковому побуждению, я предложил свои услуги новому владельцу фирмы. Я упомянул о своем ученичестве у мистера Грешэма с внутренней дрожью, но мои опасения оказались напрасными — мой покойный работодатель унес тайну моего неэтичного поведения с собой в могилу. У них как раз имелась подходящая вакансия, и меня тотчас восстановили в должности.

В самом скором времени меня стали мучить навязчивые воспоминания о греховных ночных паломничествах и неодолимое желание вновь предаться запретным наслаждениям. Отбросив всякую осторожность, я взялся за старое. И снова бульварные листки принялись с упоением смаковать жуткие подробности моих преступлений, сравнивая нынешнюю ситуацию с неделями кровавых бесчинств, потрясших город много лет назад. И снова полиция расставила свои сети — но не поймала в них ничего!

Жажда отравного нектара смерти пылала всепожирающим огнем в моей груди, и я начал сокращать перерывы между своими гнусными подвигами. Я понимал, что сильно рискую, но дьявольская страсть крепко держала меня в своих щупальцах, побуждая творить все новые и новые злодеяния.

Ум мой постепенно притуплялся, всецело сосредоточенный на утолении противоестественных вожделений. Мелочи, жизненно важные для любого преступника, стали ускользать от моего внимания. Каким-то образом где-то я оставил слабый след, незначительную улику, которой было недостаточно, чтобы арестовать меня, но хватило, чтобы на меня пало сильное подозрение. Я почувствовал за собой слежку, однако никак не мог подавить острую потребность в новых мертвецах, необходимых для возбуждения моей дряблой, сонной души.

Потом наступила ночь, когда пронзительный полицейский свисток пробудил меня от сладострастных грез над телом очередной жертвы. Одним молниеносным движением я сложил окровавленную бритву, которую все еще сжимал в руке, и сунул в карман куртки. Полицейские дубинки выбили громкую барабанную дробь на двери. Я разбил окно стулом, благодаря судьбу за то, что выбрал в качестве места преступления один из беднейших кварталов, и спрыгнул в темный переулок как раз в тот момент, когда люди в синих мундирах ворвались в комнату, вышибив дверь. Я мчался по тускло освещенным узким улочкам, перемахивая через шаткие изгороди, пробегая через грязные задние дворы, мимо убогих ветхих домишек. Я сразу подумал о заболоченных лесах, что начинались за городской чертой и простирались на добрых полсотни миль вплоть до самого Фенхэма. Если мне удастся добраться до них, я на время окажусь в сравнительной безопасности. Задолго до рассвета я уже несся сломя голову по зловещей пустоши, спотыкаясь о гниющие корни полумертвых деревьев, чьи голые ветви тянулись ко мне из темноты, точно уродливые руки, стремящиеся остановить меня, заключив в издевательские объятья.

Видимо, приспешники нечестивых богов, к которым я обращал свои идолопоклоннические молитвы, направляли мои шаги по гибельным болотам. Неделю спустя — изнуренный, оборванный и грязный — я уже прятался в лесах в миле от Фенхэма. Мне удалось ускользнуть от погони, но я не осмеливался выйти из укрытия, поскольку сведения обо мне наверняка передали по радио. Я слабо надеялся, что сбил преследователей со следа. После первой кошмарной ночи я ни разу не слышал ни голосов, ни треска кустов под натиском крупных тел. Возможно, полицейские решили, что труп мой уже покоится на дне какого-нибудь стоячего омута или сгинул навеки в вязкой трясине.

Жестокий голод терзал мои внутренности, пересохшее горло горело огнем. Но гораздо сильнейшие муки претерпевала моя душа, изголодавшаяся по мертвецам, в которых находила единственный источник жизни. Ноздри мои трепетали при сладостных воспоминаниях. Я больше не обманывал себя мыслью, что моя противоестественная страсть является просто прихотью воспаленного воображения. Теперь я понимал, что она — неотъемлемая часть моего существа и без нее я угасну, как лампа, в которой выгорел керосин. Я собрал все оставшиеся силы, исполненный решимости любой ценой утолить свой проклятый аппетит. Несмотря на риск, сопряженный с замышленным делом, я отправился на разведку, мрачным призраком скользя в спасительно густых тенях. У меня снова возникло странное ощущение, будто меня ведет некий незримый приспешник Сатаны. Но даже моя погрязшая во грехе душа на миг возроптала, когда я очутился перед родным домом, местом моего отроческого затворничества.

Потом минутное смятение, вызванное воспоминаниями детства, улеглось, и на смену ему пришло всепоглощающее сладострастное желание. За ветхими стенами старого дома скрывалась моя добыча. Секунду спустя я поднял расхлябанную оконную раму и перелез через подоконник. Несколько мгновений я стоял неподвижно в напряженной позе, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Тишина придала мне уверенности. По-кошачьи бесшумной поступью я двинулся по знакомым комнатам — и вскоре раскатистый храп указал мне на место, где я обрету исцеление от страданий. Я позволил себе шумный вздох сладостного предвкушения, когда распахнул дверь спальни. Точно пантера, подкрался я к простертому навзничь человеку, погруженному в тяжелый хмельной сон. Жена и ребенок — где они? Ладно, они подождут. Мои цепкие пальцы нащупали горло спящего…

Через несколько часов я снова прятался в лесу, но теперь украденная сила наполняла мое тело. Три мои безмолвные жертвы спали вечным сном. Только когда яркие солнечные лучи проникли в мое укрытие, я осознал последствия своего безрассудного поступка, вызванного неодолимым желанием получить облегчение от мук. Тела уже, должно быть, обнаружены. Даже самые тупые из местных полицейских наверняка усмотрят связь между произошедшей трагедией и моим бегством из соседнего города. Кроме того, я впервые забыл об осторожности и оставил на месте преступления вполне осязаемую улику, указывающую на меня: отпечатки пальцев на горле убитых. Весь день я трясся от страха. Обычный хруст сухой ветки под моей ногой вызывал в воображении самые жуткие картины. Ночью, под покровом темноты, я обогнул Фенхэм и направился к лесу, простиравшемуся по другую сторону от города. Еще до рассвета мой слух уловил далекий лай гончих псов, недвусмысленно свидетельствовавший о возобновлении погони.