Вот что, догадался я: «скорая помощь» отвезла мерзавцев в городскую больницу, пьяных и избитых. А у одного обнаружен еще и кастет. Документов у них нет, форма военная, сверху гражданская одежда. Дежурный врач обязан в таких случаях позвонить в милицию. Тут же пришли орлы, обрадовались – вот удача, нашли группу грабителей! Нераскрытых случаев грабежа по городу с десяток наберется, значит, можно все свалить на этих людей. К тому же, скорее всего, в некоторых они действительно виновны, хотя наверняка не во всех. Прокуратура, партийные и советские органы требуют от милиционеров найти грабителей, прекратить участившиеся случаи нападений. Милиция трудится в поте лица и наконец находит преступников, но военные хотят все повернуть по-иному – пытаясь защитить честь мундира, представить грабителей в роли потерпевших и оставить милиции еще одно нераскрытое дело, чем ухудшить и без того не лучшую статистику. Поэтому важно отыскать другого участника инцидента. Если милиция меня найдет, я буду потерпевшим, что в данном случае правда. Если военные закроют дело и ограничатся дисциплинарными взысканиями, то я тоже получаюсь простым участником драки, который подлежит наказанию. Проведут служебное расследование, не больше. Все довольны, кроме меня. Ну а если у одного из подлецов еще и серьезные увечья? Тут можно и под трибунал попасть, такой вариант не исключен.

Что-то я расслабился. Вместо того чтобы действовать, сижу со стаканом чая и рассуждаю. Надо предупредить Василису и Татьяну Федоровну, что я якобы был у них дома, скажем, с семи тридцати и до позднего вечера. А как мне им об этом сказать? Стыдно. Вызову подозрение. А свидетели на пункте КПП? Кажется, офицеры там не отмечаются, если только не приходят после отбоя, это получившие увольнительные солдаты подлежат учету. Но я же пришел значительно позже, примерно в десятом часу. С другой стороны, сколько раз я уже выходил и приходил – никто пока не отмечал.

Усилием воли заставил себя сосредоточиться на уголовных делах. Они были в основном несложные – солдаты, как правило, тут же честно признавались в случившемся. Вот ирония судьбы: через десять минут ко мне могут прийти, допросить, даже арестовать, сколько бы я ни кричал, что невиновен, а сейчас я решаю, какова будет участь других людей. Хотя эти ребята какие-то очень простые, несложные натуры. Может, и переживания у них менее глубокие? Но нет, так нельзя судить о людях. Как можно измерить глубину их переживаний? Впрочем, это же очевидно: на допросе плачут, через пять минут, рассказывая друзьям о чем-то, хохочут от всей души… Нет, люди очень разные, но делить их на сложных и простых с соответствующими юридическими последствиями недопустимо. Ни у кого нет и не может быть такого права. Можно сколько угодно философствовать и рассуждать о морали – пожалуйста, ради Бога. То, что между людьми существуют огромные различия в интеллекте и морали, – объективная реальность, на это невозможно закрывать глаза. Но попытка установить исходя из этого юридические нормы ввергнет общество в состояние хаоса.

* * *

Погрузившись в отвлеченные размышления, я не заметил, что день уже на исходе. Пришла Василиса. Я перестал удивляться ее неожиданным визитам и принимал их совершенно естественно.

– Давид, – с порога начала она, – я позвонила вам на работу в конце рабочего дня, но вас там не было. В канцелярии сказали, что у вас недомогание и вы работаете дома. Решила заглянуть, поинтересоваться, как вы. Боже мой, Давид, – воскликнула девушка, взглянув на меня, – что случилось? У вас опухоль на пол-лица, в глазу кровоизлияние… Что с вами?

– Ерунда. Вчера, когда возвращался домой, было уже темно, а улицы скользкие. Упал неудачно, ну и треснулся со всей силы лбом обо что-то твердое – должно быть, ледяной бугор. Ничего страшного, пройдет.

– Да, еще насчет вчерашнего. Мама передала, что сегодня днем, пока я была на занятиях, позвонил старший следователь Шестков и между прочим поинтересовался, были ли вы вчера у нас дома и в какое время. Мама сказала, что вы зашли, кажется, часов в семь и остались допоздна. Давид, что это значит? Это связано с тем, что какие-то бандиты жестоко избили наших военных и поэтому сейчас ищут свидетелей?

– Возможно, – уклончиво ответил я. – Нашли тоже, где искать свидетелей…

– Я еще вот что хочу спросить: завтра вторник, день тренировки. Она состоится? Вы же болеете…

– Ничего, надеюсь, до завтра все пройдет и ничего отменять не придется.

– А что мы все на пороге стоим? Может, пригласишь домой? – неожиданно перешла на «ты» Василиса и слегка покраснела.

– Просто не хочу, чтобы слухи пошли. Сама ведь знаешь наш городок. А ты такая привлекательная, очень многие тобой интересуются, особенно когда за такой короткий срок ты смогла сбросить два килограмма четыреста восемьдесят пять граммов, – улыбнулся я.

– Ну хорошо, увидимся завтра, – улыбнулась в ответ Василиса и заторопилась вниз по лестнице.

Зачем я флиртую с этой милой девушкой? Но как ей сказать, не обидев, что я женат, у меня ребенок? Рано или поздно сказать все равно придется, но сейчас момент неподходящий. Лучше повременю, авось само собой все уляжется.

Если Шестков будет копать так глубоко, он должен выяснить, было у избитых налетчиков столкновение со мной или с кем-то другим – или другими. Маловероятно, чтобы один человек напал на троих и так жестко разобрался с ними. Кроме того, Шесткову лучше, чем кому-либо еще, известно о наличии кастета. Следовательно, нападавшей стороной являются те трое. Но так как командованием поставлена иная задача, необходимо найти другую сторону драки. Тогда можно будет доказать обратное или хотя бы прояснить истинную картину и выстроить удобную, устраивающую командование версию. Во-первых, можно выяснить, приезжал ли я примерно в это время автобусом или поездом. Нелегкая задача: автобусы и загородные электрички прибывают каждые двадцать минут. Могут ли водитель и машинист опознать человека в дубленке? Если в военном городе в дубленках только я и два служивших в Германии старожила, то в самом городе таких немало. Во-вторых, остается вариант опознания. Здесь уже направленность расследования станет очевидной, что нежелательно, так как в этом случае неизбежно расползание слухов и мои протесты.

* * *

В дверь громко и требовательно стучали. Это точно не Василиса! Я приглушил свет в прихожей, чтобы отек на лице не был так заметен, и открыл дверь. За ней стоял дежурный солдат.

– Товарищ старший лейтенант! Вас вызывают в дежурную часть.

– Солдат, ты мне чуть дверь не снес! Нельзя ли поаккуратнее?

– Виноват, товарищ старший лейтенант. Надо торопиться, вас зовут к телефону.

Накинув злополучную дубленку прямо на домашний спортивный костюм, я ринулся к телефону. Кто бы это мог быть?

– Линия уже десять минут занята, – буркнул дежурный офицер, когда я схватил трубку.

– И что прикажете делать? Значит, так нужно. Чем вы недовольны?

– Я на дежурстве.

– А я чем занимаюсь? Разбираю уголовные дела и сажаю в тюрьму таких, как ты, грубых и недовольных, – я перешел на «ты».