рузаки назначен векилем [нашего] властительного родителя. В 956 (1549) году он испил напиток мученической смерти.

Шамсаддин, вдруг явив отвращение к службе, избрал угол уединения и затворничества. Из податных обложений с города Исфахана двести тысяч османских акче было назначено ему на содержание. [Ему] пожаловали грамоту, [дарующую] освобождение от налогов, дабы он проживал в упомянутом городе, не принимая участия ни в каких походах.

Когда таким образом прошло десять лет, шах Исма'ил второй вышел из крепости Кахкахе /446/ и восшествовал на монарший престол в Казвине. Он послал за [нашим] властительным родителем и доставил его в Казвин. Поскольку на [своем] жизненном пути [Шамсаддин] миновал [к тому времени] уже шестьдесят семь стоянок[1128] и большая часть достойной жизни его проходила в заботах и страданиях, в горести и печали, к тому же чрезмерное употребление спиртных напитков и опиума иссушило его ум, он не интересовался службою хаканам, не был склонен общаться с кем-либо и привык к одиночеству. Стихотворение:

Избравшие уединение ради тебя других [имен] не поминают,

В сердце, где находишься ты, остальные преданы забвению.

За это время разлука с детьми обоего пола и со всем аширатом рузаки оказала на него тягостное воздействие. По воле случая, когда он пожаловал в Казвин, там находились все [его] дети, близкие и знать [племени] рузаки. Радость и волнение при свидании с ними тотчас помутили достойный ум его. Терзаемый болезнью, с готовностью услышал он призыв: “Возвратись ко господу своему, будучи удовлетворенною и удовлетворившею”[1129] и глас: “Для такого будет отрадная жизнь в высшем райском саде”[1130] — и в Казвине был принят под сень всепрощения господнего. Стихотворение:

Ушел он через этот проходной двор,

Да и кто гот, который минует этой дороги?

Этот путь — небытие,

От губящего меча которого не спасется ничто сущее.

Да пребудет рай вечным местом пребывания его,

Да обретет он место в обители божества!

После него осталось два сына: Шараф — автор этих строк, и Халаф. Халаф-бек некоторое время пребывал в рядах курчиев шаха Тахмасба, несколько лет занимая должность юзбашигири. Позднее, во времена шаха Султан Мухаммада, [Халаф] достиг степени эмира и был принят в ближайшее окружение Хамза-мирзы. После убийства мирзы /447/ он выразил покорность высокому порогу покойного государя султана Мурад-хана и удостоился степени санджак[бея] Алашкерта и Мелазгерда.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Описание жизни [этого] несчастного бедняка с разбитым сердцем со времени его рождения и поныне, то есть до 1005 (1597) года

Стихотворение:

Я подобен мячу, который на необъятном ристалище месяцев и лет

Швыряет из стороны в сторону клюшка судьбы.

Вначале несколько раз я падал на спину,

Как это присуще природе детей.

Не совершил никаких грехов, а как преступник,

Оказался связанным ремнями в колыбели воспитания.

У меня были хромые ноги для ходьбы и немощные руки, чтобы хватать,

Для еды — сомкнутый рот и для разговора — немой язык.

С кончика каждой ресницы стекала кровь сердца,

Не попадало в рот молоко чистое, как ключевая вода.

И не успел после этого ум мой окрепнуть настолько,

Чтобы смог я отличить правую руку от левой,

Как от милосердной материнской груди [я] был оторван

Заботами [своего] нежного, преисполненного добродетелей, родителя,

Препоручил он меня искусным рукам наставника,

И тот стреножил мою натуру путами разума.

Радея о душе моей, с помощью знаков алфавита он засеял ниву моих способностей:

Семенами наук, талантов и духовных совершенств.

В узорах их начертания

Раскрыл он глазам путь к созерцанию невест с черными крыльями и опереньем[1131]:

В самом их звучании с предельною ясностью

Показал он красоту речи.

От буквы к букве, заставляя читать по складам, вел он меня.

Как путника, которому навесили на ноги оковы.

Когда благодаря тем урокам язык мой освободился от [связывающих его] пут,

Скорыми шагами направился я к желанной цели.

Следуя таким путем и придерживаясь такого правила, прошел я с его помощью[1132]

От [начального] “б” в “би исм-и ал-лахи” до последнего “с” в “нас”[1133].

Потом начал я изучать науки

/448/ И оставил позади искателей знаний.

От грамматиков узнал я нормы спряжения,

От языковедов услышал я о правилах стлала.

Изучая науку фикха и его основы, я полностью постиг,

Что согласно закону запретно и [что] дозволено.

Из рассказов о Мухаммаде и его деяниях

Стал мне ясен путь пророка, обычаи сподвижников [его] и образ жизни племени [его]

Сколь от одной науки не достиг я желаемого,

То решил претворить те знания в жизнь.

Утром и вечером поминал я Аллаха,

День и ночь проводил в размышлениях.

Восхваляя Аллаха и помышляя о нем, достиг я такого прозрения,

Что спали [для меня] материальные покровы с чела действительности.

Увидел я единственное бытие и всеобщую истину,

Узрел внешнюю сторону света и мрака.

Многообразие внешнего рядом с единством сокровенного

Походило на искру огня от полыхающего пламени.

Как уже известно обладателям таланта и совершенства, владыкам премудрости и знаний, целью написания этих строк является объяснение обстоятельств [сего] несчастного с разбитым сердцем и описание безотрадной жизни его со дня рождения до настоящего времени. [Рассказ этот] такого рода. После того как согласно божественному предопределению благородный родитель [сего] бедняка надолго разлучился с родиной, был вынужден оставить славный очаг [свой] и укрыться в Иране, он сочетался узами брака с дочерью Амир-хана Мусилу, которая и стала моей любящей матерью[1134].

Амир-хан приходится сыном Гулаби-беку, сыну Амир-бека, известного [под именем] Тукмак Байандур, который в правление Хасан-бека Байандури стоял во главе эмиров и правителей