— Ты говоришь, она была хороша собой, Кьяра?

— Ты и сам это знаешь.

— Знаю. Она… и сейчас хороша.

— Вот как? Не хочешь ли ты сказать, что виделся с ней?

В голосе Кьяры нет и следа насмешки, какой она обычно сопровождает откровения брата относительно девушек. Подтекст всегда прост: ни одна стоящая (по мнению Кьяры) девушка не обратит на Алекса внимание. Алекс — дремучий провинциал, неудачник, робкий и застенчивый человек. Вершина его карьеры — магазинный прилавок, замутить с ним кратковременный роман можно лишь от скуки. Ах, у Алекса уже имеется невеста? Ничего это не меняет, ведь невеста мало чем отличается от самого неумехи-продавца: такая же провинциалка, с закатанными по локоть рукавами. Чтобы удобнее было мыть пивные бокалы и смахивать со стола легкие креветочные панцири.

Но теперь Кьяра не насмешничает, скорее, ее одолевает любопытство. В ожидании ответа она еще сильнее сжимает запястья брата:

— Ну?

— Если ты меня отпустишь… Я смогу показать тебе кое-что.

— Кое-что?

— Одну фотографию. Она у меня в кармане.

— Я все равно ничего не увижу в темноте. — Для женщины, пребывающей в шоковом состоянии, Кьяра рассуждает вполне здраво.

— Если ты меня отпустишь… все-таки… мы справимся и с темнотой.

— Нам не справиться с темнотой.

— Отпусти меня!

Теперь Алекс разозлился по-настоящему. Все, что он делал до сих пор, было подчинено одной цели: успокоить сестру, не навредить ей неосторожным словом или движением. До сих пор они были в равном положении узников «Левиафана», с той лишь разницей, что Кьяра была захвачена в плен чуть раньше, а Алекс — чуть позже. Ему казалось: они на одной стороне, как и подобает брату и сестре, но вдруг он ошибся? Вдруг Кьяра переметнулась на сторону тьмы?

— Отпусти меня, слышишь!

— Разве я держу тебя?

Очередная попытка Алекса вырваться из тисков заканчивается ничем, так что последнюю реплику Кьяры можно считать форменным издевательством.

— Еще как держишь! Отпусти!..

Кьярины руки не самая страшная беда, во всем остальном Алекс относительно свободен: он может вертеть головой и корпусом. В конце концов, он может вскочить на ноги, пусть это и не слишком понравится сестре. Так он и поступит, прямо сейчас, и плевать ему на увещевания Кьяры! Так он и поступит, на счет раз-два!

Но «раз-два» незаметно перешло в «три-четыре». А проскочив «пять-шесть», Алекс с ужасом обнаружил, что не может сдвинуться с места. Он словно врос в пол — как то самое дерево, о котором думал недавно; и насекомые никуда не делись, забегали по спине еще быстрее. И само пространство вокруг наполнилось отвратительным шуршанием. Что, черт возьми, происходит в этой проклятой темноте?

— Что происходит, Кьяра? — жалобно пробормотал Алекс.

Ответа не последовало, лунное лицо сестры осталось таким же бестрепетным и неподвижным, о, господи, да лицо ли это?

— Кьяра? Не молчи, скажи мне хоть что-нибудь, Кьяра!..

Если это не она, а просто чудовище во мраке, какая разница, сколько у него конечностей? Всегда найдется лишняя пара, чтобы оторвать Алексу голову, мягкую, как молодой кукурузный початок. Чудовище уже пыталось сделать это десять минут назад. Оно начало с того, что выдало себя за Кьяру (чье лицо никак не удается разглядеть), а потом за Викторию (чье лицо исчезло слишком быстро). Чудовище разговаривает с ним Кьяриным голосом. Единственное, что ему не удается сымитировать, — смех. Возможно, этот смех принадлежит другому человеку, к примеру Виктории. Несмотря на иррациональное ощущение близости с ней, Алекс ничего не знает об этой девушке. Вернее, не так: ничего не помнит. Он не помнит ни ее голоса, ни ее запаха, ни ее прикосновений.

— Кьяра… Не пугай меня. Это ведь правда ты, Кьяра?

— У тебя появились сомнения?

— Почему бы просто не сказать «да»?

— Да, — отозвалась луна после секундного молчания.

— Как ты звала меня в детстве, Кьяра? У меня было прозвище, ты помнишь?

— Конечно, Оцеола.

Все верно. И на этом можно было бы поставить точку, но… Кто его знает, это многорукое чудовище? Специалист по отделению от стебля кукурузных початков всесилен, ему ничего не стоит забраться в голову Алекса и извлечь оттуда детскую кличку. Не исключено, что Алекс сам ее озвучил, только что, но со стороны все выглядит так, как будто он ведет диалог со своей исчезнувшей в «Левиафане» сестрой.

— А моя невеста… Как зовут мою невесту? Я говорил тебе…

— Думаешь, я стану забивать себе голову подобными пустяками?

— Моя невеста — родная сестра твоего приятеля Джан-Франко. Ты должна была запомнить хотя бы это…

— Ольга. Ее зовут Ольга.

— А…

— Может быть, поинтересуешься еще именами наших родителей? Не смеши меня, Алекс.

Смешить Кьяру вовсе не входит в его планы, он прекрасно знает последствия: десант из насекомых снова свалится на Алекса прямиком с луны. И присоединится к товарищам, уже обжившим кожу.

— Не буду. А цветы, ты помнишь цветы?

— Цветы? — Кажется, впервые Алексу удалось привести сестру в замешательство.

— Мы много говорили о них тогда, в детстве.

— Это ты все время их упоминал. — Кажется, Кьяра поняла, куда клонит брат. — Изводил меня нелепыми вопросами. Они и теперь нелепые. Ничего не изменилось.

— Значит, тебе несложно будет ответить еще на один нелепый вопрос. Как они назывались?

— Ложные нарциссы.

Кьяра и секунды не потратила на то, чтобы вспомнить, а ведь у нее была масса времени, чтобы забыть о них. Целых пятнадцать лет! К. только кажется слабосильным, лишенным жизни маленьким городком. Но вырваться из его объятий Кьяре не помогли ни чужие преступления, ни собственные странствия. Тот, большой мир ничто по сравнению с К., вырваться из его объятий невозможно. Алекс и его сестра не только пленники «Левиафана», они — пленники лживого городишки с его легендами и прыщавыми подростковыми тайнами. Не такими уж безобидными, как показывает опыт Джан-Франко. Им обоим придется приложить немало усилий, чтобы не оказаться в компании бармена.

Или… они уже там оказались?

«Все умерли» еще не означает, что все мертвы.

— «Все умерли» еще не означает, что все мертвы? — медленно произнес Алекс.

— Да, — отозвалась темнота. — Наконец-то ты начинаешь что-то понимать.

— Ничего я не понимаю! К кому это относится? К тебе, ко мне, к Джан-Франко, к собаке?

— И еще к десятку людей.

— Я видел только Джан-Франко. И собаку. И брата Лео, Себастьяна. Но он жив. Был жив, когда я… покинул его. А Лео? Вы ведь были вместе. Что случилось с ним?