Эти события происходили вскоре после серьезных общественных волнений. Особенно выделялось восстание в Мидланде, где крестьяне яростно бунтовали против огораживаний, затеянных крупными землевладельцами, желавшими присвоить общинные земли. Наиболее остро стояла проблема Арденского леса, где огораживание «превратило лесную зону в пашни… для снабжения зерном других графств». Железоделательные заводы в этом районе тоже «уничтожили огромное количество леса», и старые общинные земли превратились в частные пастбища. Никто не отрицал, что земля принадлежит землевладельцам; бунтовщики протестовали против нарушения векового порядка. В стране по-прежнему не хватало продовольствия, и люди голодали; недовольные полагали, что недостаток еды связан с огораживаниями.

Мятеж начался в канун первого мая, быстро распространился по графствам Средней Англии, а летом перерос в большое восстание. Король выпустил воззвание, в котором выразил сожаление, что «многие злонамеренные люди осмелились недавно собраться в необузданные толпы». Восстание закончилось только после того, как власти самым жестоким образом вмешались в события; армия расправлялась с мятежниками, убивая их без счета; многих взяли в плен и повесили, вздернули на дыбу и четвертовали. Все это происходило почти у самого порога шекспировского дома; описание увиденного он включил по крайней мере в одну из последующих пьес.

В зимний сезон, длившийся с декабря 1607 до февраля 1608 года, «Слуги короля», к удовольствию королевской семьи, представили при дворе тринадцать пьес. Названия их в записях не обнаружены, но мы не ошибемся, если выскажем предположение, что одной из них была «Антоний и Клеопатра». В стихотворной драме Сэмюела Дэниела «Клеопатра», переизданной в 1607 году, есть подробное и выразительное описание умирающего Антония, когда его поднимают на вершину «монумента» (усыпальницы) Клеопатры. Этого не было в первоначальном варианте пьесы Дэниела, вышедшем в 1594 году; возможно, он видел на сцене пьесу Шекспира, где, в соответствии со сценическими ремарками, «Антония поднимают наверх к Клеопатре»[373]. Это указывает скорее на визуальную, чем на вербальную память. Театры с июля были закрыты из-за чумной эпидемии; вероятно, Дэниел смотрел пьесу в «Глобусе» поздней весной или в начале лета. На Рождество постановку возобновили и показали королю.

Возможно, однако, что зрители остались равнодушны к «Антонию и Клеопатре». За исключением аллюзий, которые мы находим у Сэмюела Дэниела, о пьесе не найдено никаких сведений. При жизни Шекспира ее не публиковали, как и другую пьесу из римской жизни — «Кориолан». Если бы эти произведения не вошли в Первое фолио, мы бы не знали об их существовании.

Материал для «Антония и Клеопатры» Шекспир почерпнул у Плутарха и Горация, Монтеня и Плиния. Театр, по-видимому, имел огромное влияние на общественную жизнь, и память о театральных постановках жила долго, поэтому обреченная любовь Антония и Клеопатры и убийство Юлия Цезаря стали двумя самыми известными эпизодами из римской истории. В высокопарных строках «Антония и Клеопатры» воскресают последние годы Римской республики. В пьесе преобладает язык страсти и желания. Он придает смысл всему происходящему, даже вязкому многословию египтян, которому Шекспир противопоставляет возвышенные речи римлян о времени и долге. Пьеса в целом — это торжественная речь, задуманная как поэма. Каким-то безошибочным внутренним чутьем Шекспир угадывает суть характеров героев. В Октавии Цезаре, например, уже проступают черты величия и жестокости, которые проявятся в полной мере, когда он станет Августом, первым императором в римской истории.

Цели, к коим стремится Шекспир, настолько велики, что его воображение выходит из берегов; он представляет себе необъятный мир и главных героев, уже готовых стать богами. Антоний и Клеопатра могли бы повторить слова императора Веспасиана, сказанные на смертном одре: «Боюсь, что я превращаюсь в божество». Но они приветствуют такую судьбу; они жаждут перемен. Ни в одной пьесе нет такого свободного действия, с таким множеством сцен и гонцов изо всех уголков земли, — но для Шекспира вообще не существует границ. Это великолепное зрелище, живая картина, пышная процессия. Оттого-то Антоний и Клеопатра — в высшей степени театральные фигуры: как будто какой-то волшебник спроецировал их образы на полотняный экран.

Еще раз тот напев! Он словно замер![374]

Эдмунда Шекспира похоронили в последний день 1607 года. Стояли почти невыносимые холода. К середине декабря Темза замерзла настолько, что «люди доходили по льду до середины реки, а к тридцатому декабря многие… переправлялись пешком через Темзу в различных местах». На льду раскинулся небольшой палаточный городок: здесь проводили состязания борцов и футбольные матчи, работали цирюльники и открывали двери харчевни; притихшая неподвижная река приятно разнообразила жизнь горожан.

Тридцать первого декабря тело Эдмунда Шекспира привезли в церковь на южном берегу Темзы. В похоронной книге церкви Спасителя отмечено: «31 декабря 1607 г. Эдмунд Шекспир, актер». Дальше следует запись могильщика: «31 декабря 1607 г. Эдмунд Шекспир, актер, похоронен в церкви под утренний звон большого колокола, 20 шиллингов». Колокольный звон, без сомнения, оплачивал брат, который в жестокий холод сопровождал гроб к месту захоронения. Возможно и даже вполне вероятно, что Эдмунд умер от чумы. Не прошло и шести месяцев, как он последовал за своим маленьким сыном.

Весной 1608 года в реестре гильдии типографов и издателей появилась пьеса, которая, в противоположность «Антонию и Клеопатре» стала невероятно популярной еще при жизни Шекспира. В печатном издании 1609 года говорится, что «Перикл» «много раз и в разное время исполнялся «Слугами Его Величества» в «Глобусе» на Бэнксайде». Таким образом, его, наверное, играли в этом театре весной 1608 года, потому что после этого театры закрылись на восемнадцать месяцев. Венецианский посол привел с собой на представление французского посла; венецианец тогда заметил, что «все послы, приезжавшие в Англию, ходили на эту пьесу». Один стихотворец сравнил лондонские толпы «джентльменов вперемешку со слугами» с театралами, жаждущими увидеть «Перикла». Его издание в кварто допечатывалось пять раз. Пьесу непрерывно цитировали; она даже удостоилась критики Бена Джонсона, назвавшего ее «заплесневелой историей». Разумеется, она имела куда больший успех, чем любая из пьес самого Джонсона.

Существуют разногласия по поводу формы и содержания «Перикла», как и других поздних пьес, в которых особенно сильно проявился неизменный интерес автора к зрелищу и музыке. К ним вполне применим термин «романтические», так как в этот период в литературе возрождалось то, что можно назвать культом романтизма. Старшего сына короля, Генри, сравнивали с легендарным Артуром; возникла мода на рыцарские и легендарные приключения по образцу Мэлори и Спенсера. Конечно, все это способствовало созданию «Перикла» но не было определяющим фактором. Согласно театральной традиции, для постановок охотно заимствовались средневековые сюжеты, но средневековый контекст «Перикла» шире, чем просто изображение рыцарей и битв.