На следующий день Ферми явился к назначенному времени в Военно-морское министерство на Конститьюшн-авеню на встречу с адмиралом Хоппером. Он, видимо, подготовил осторожный доклад. Презрительное отношение дежурного офицера, доложившего о его приходе адмиралу, говорило в пользу такого подхода. Ферми услышал, как он сказал: «Там ждет какой-то итальяшка»[1300]. Вот вам и авторитет Нобелевской премии.

Хупер собрал в помещении, которое Льюис Штраус, ставший к тому времени добровольцем военно-морского флота, называет «старым, ветхим залом заседаний»[1301], нескольких флотских офицеров, служащих армейского Бюро вооружений и двух гражданских ученых, прикомандированных к Научно-исследовательской лаборатории ВМС. Один из этих ученых, грубоватый физик Росс Ганн, видел, как Ричард Робертс демонстрировал деление ядра в мишенной комнате 5-мегавольтового генератора Ван де Граафа ФЗМ во время пятой Вашингтонской конференции, вскоре после того, как там был Ферми. Ганн занимался разработкой двигательных систем для подводных лодок; ему не терпелось узнать побольше об источнике энергии, не требующем сжигания кислорода.

Ферми прочитал собравшимся часовую обзорную лекцию по нейтронной физике. Если верить конспекту одного из участников встречи, морского офицера, Ферми делал основной упор на своих измерениях в баке с водой, а не на более эффективной работе Сциларда с ионизационной камерой. Готовящиеся сейчас новые эксперименты могут подтвердить возможность получения цепной реакции, – объяснил Ферми. Тогда задача сведется к накоплению массы урана, достаточной для захвата и использования вторичных нейтронов до того, как они смогут вылететь через поверхность материала.

Офицер, ведший конспект, прервал докладчика. Какого размера может быть такая масса? Поместится ли она в казенную часть артиллерийского орудия?

Ферми предпочел не рассматривать физику сквозь пушечный ствол. Она может оказаться размером с небольшую звезду, сказал он с улыбкой, хотя и знал, что это не так[1302].

Рассказы о распространении нейтронов внутри бака с водой казались слишком туманными. Встреча не дала никаких результатов, если не считать того интереса, который она возбудила у Росса Ганна. «Энрико и сам… сомневался в правомерности своих прогнозов»[1303], – говорит Лаура Ферми. ВМФ выразил заинтересованность в поддержании связей; его представители, несомненно, должны были посетить лабораторию в Колумбийском университете. Ферми почувствовал, что к нему относятся свысока, и охладел к этой идее.

17 марта было пятницей; Сцилард с Теллером приехали в Вашингтон из Принстона, а Ферми оставался там на выходные. Они встретились, сообщает Сцилард, «чтобы обсудить, следует ли их [т. е. статьи в Physical Review] публиковать. Мы с Теллером считали, что не следует. Ферми считал, что следует. Однако после долгого спора Ферми решил, что у нас, в конце концов, демократия: если большинство выступает против публикации, то он выполнит решение большинства»[1304]. Через день или два этот вопрос утратил актуальность. Они узнали о статье Жолио, фон Хальбана и Коварского, опубликованной в Nature 18 марта[1305]. «Начиная с этого момента, – отмечает Сцилард, – Ферми окончательно утвердился во мнении, что отказ от публикации не имел никакого смысла»[1306].

В следующем месяце, 22 апреля, Жолио, фон Хальбан и Коварский напечатали в Nature вторую статью о вторичных нейтронах[1307]. Эта работа под названием «Число нейтронов, высвобождаемых при делении ядер урана» (Number of neutrons liberated in the nuclear fission of uranium) вызвала резонанс. По вычислениям французской группы, основанным на ранее опубликованных экспериментальных результатах, получалось, что каждое событие деления дает 3,5 вторичного нейтрона. «Интерес, который описанное здесь явление представляет с точки зрения получения цепочки ядерных реакций, – писали эти трое, – уже упоминался в нашем предыдущем письме». Теперь они пришли к выводу, что при наличии достаточного количества урана, погруженного в подходящее замедляющее вещество, «цепочка деления будет продолжаться самопроизвольно и закончится только по достижении стенок, ограничивающих данную среду. Наши экспериментальные результаты показывают, что такие условия, по всей вероятности, будут удовлетворены»[1308]. То есть уран, вероятнее всего, способен к цепной реакции.

Мнение Жолио имело большой вес. Дж. П. Томсон, сын Дж. Дж. Томсона, бывший профессором физики в Имперском колледже, услышал его. «Я начал подумывать о проведении некоторых экспериментов с ураном, – сказал он впоследствии в интервью. – То, что я собирался сделать, несколько выходило за рамки чистой науки, потому что в глубине души я думал о возможности создания оружия». Он тут же запросил в британском Военно-воздушном министерстве тонну оксида урана, «стесняясь кажущейся абсурдности такой заявки»[1309].

Хуже того, появление французского отчета привело к одновременному возникновению сразу двух начинаний в Германии[1310]. Один из гёттингенских физиков известил Имперское министерство образования. В результате 29 апреля в Берлине прошло секретное совещание, приведшее, в свою очередь, к запуску исследовательской программы, запрету на экспорт урана и организации поставок радия из чехословацких рудников в Иоахимстале. Отто Ган был приглашен на это совещание, но сумел уклониться от участия в нем, сославшись на другие дела. На той же неделе молодой физик Пауль Хартек, работавший в Гамбурге, написал вместе со своим ассистентом письмо в Военное министерство Германии:

Позволим себе обратить Ваше внимание на последние события в области ядерной физики, которые, по нашему мнению, вероятно, позволят произвести взрывчатое вещество, мощность которого на много порядков величины превышает силу обычной взрывчатки… Та страна, которая сумеет применить его первой, получит непреодолимое преимущество перед остальными[1311].

Письмо Хартека попало к Курту Дибнеру, опытному специалисту по ядерной физике, уныло занимавшемуся в управлении вооружений вермахта изучением высокомощных взрывчатых веществ. Дибнер отнес письмо Хансу Гейгеру. Гейгер рекомендовал заняться исследованиями. Военное министерство согласилось.

В тот же день, что и секретное совещание в Берлине, 29 апреля, в Вашингтоне прошли публичные дебаты. Отчет о них, опубликованный в New York Times, дает точную картину раскола американского физического сообщества того времени:

И воздух, и страсти заметно накалились сегодня на весеннем заседании Американского физического общества, которое завершилось дискуссией о вероятности того, что некоторые ученые смогут взорвать значительную часть Земли при помощи маленького кусочка урана, элемента, из которого получается радий.

Д-р Нильс Бор из Копенгагена, коллега д-ра Альберта Эйнштейна из Института перспективных исследований в Принстоне, штат Нью-Джерси, заявил, что бомбардировка небольшого количества чистого изотопа урана 235U медленными нейтронными частицами атома может начать «цепную реакцию» атомного взрыва, мощности которого хватит для уничтожения лаборатории и ее окрестностей на много миль кругом.

Однако многие физики утверждали, что отделение изотопа от 235 от более часто встречающегося изотопа 238 будет делом трудным, если не невозможным. На долю изотопа 235 приходится всего лишь 1 % урана.