– Этого скверного мальчишку я наказала. Сидит взаперти в сарае. А девочка прогуливается с собакой.

– Где?

– В гостиной. Она надела на пса ошейник с поводком. Почему ты делаешь такое сердитое лицо, Киона? Я умею обращаться с детьми. Я вырастила твою мать, Талу-волчицу.

Одина с заносчивым видом повернулась спиной к внучке и стала медленно подниматься по ступенькам крыльца. Киона пошла вслед за ней. В полумраке салона она увидела, что Катери стоит в чем мать родила и восторженно смотрит на лужицу, которую только что оставил фокстерьер на восточном ковре Лоры.

– Адель, пожалуйста, присмотри за ней, – сказала Киона. – Я освобожу Констана и вернусь. А затем я почищу ковер.

Киона побежала вглубь сада и открыла дверь сарая. Констан, сидя на земле, играл с одним-единственным шариком, который, по-видимому, лежал у него в кармане, когда его заперли в сарае.

– Выходи, малыш! – сказала Киона ласково. – Чем ты разозлил бабушку Одину?

– Я дал большой кусок сырого мяса Фокси, потому что он хотел есть.

– Это не такой уж и тяжкий проступок, но вообще-то ты не должен брать еду, предназначенную для людей, и давать ее собаке. Кроме того, Фокси к сырому мясу не привык. Я отменяю твое наказание, потому что Адель сейчас в доме, и я хочу, чтобы ты поиграл с ней и ее братом. Покажи им свои книжки с картинками. Или дай им поиграть своим паровозиком. Ты знаешь, что их мама умерла. Адель очень переживает, и ты должен о ней позаботиться.

Когда Лора предложила поначалу говорить детям, что Шарлотта отправилась в долгое путешествие или на какое-то время отлучилась, Эрмин и Киона не поддержали эту идею, полагая, что подобная ложь может привести к крайне негативным последствиям, поскольку дети будут ждать возвращения своей мамы, но так его и не дождутся. Констан знал, что Шарлотта умерла, однако он был мало знаком с усопшей, а потому ему было непонятно, почему все так сильно горюют.

– Хорошо, договорились! – уверенно заявил мальчик.

Киона занялась Катери и лужицей на ковре, думая о том, что она не будет присутствовать при погребении Шарлотты. По ее мнению, в этом не было особой необходимости, потому что она полагала, будто к ней и в самом деле являлся дух усопшей. Киона, не обращая внимания на ворчание старой индианки, одела Катери.

– Ей так неудобно, – заявляла Одина. – Она ведь просто большой младенец. Она чувствует себя намного лучше без этих ваших тесных одежд.

– Ее платье и трусики вовсе не тесные. Лора не одобряет такие вольности – заставлять детей ходить нагишом.

– Лора неправа!

Изнывая от желания расспросить Одину, Киона усадила Катери перед наружной застекленной дверью кухни и, чтобы малышка могла чем-то развлечься, поставила рядом с ней тазик с плавающей в нем резиновой уточкой.

– Бабушка, мне нужно с тобой поговорить. Это для меня очень важно. Речь пойдет о Шарлотте. Я знаю про нее кое-что ужасное. А ты?

Одина прищурила свои раскосые глаза и поморщилась. Затем она медленно присела на стул и достала из кармана своего широкого хлопчатобумажного платья трубку и табак.

– Да, и я знаю.

– Но ты мне ничего не сказала и даже не намекнула, в том числе и в Валь-Жальбере, когда мы дежурили возле комнаты Шарлотты.

– Я дала обещание. Про это никто не должен знать – ни Эрмин, ни все остальные. Шарлотта говорила, что Эрмин уже больше не будет любить ее, если узнает правду. Поэтому я никому ничего не рассказала, хотя и очень сильно рассердилась.

– И ты ей об этом сказала?

– Конечно! Шарлотта несколько лет жила в моей хижине в горах. Я смазывала маслом ее косы и шила для нее туники. Кто смастерил первые мокасины для маленькой Адели?.. Мне очень не понравилось то, что сделала Шарлотта, а виновата во всем эта женщина с желтыми волосами – Иветта. Я стукнула кулаком по столу и сказала Шарлотте, что она порочная бледнолицая женщина. Она заплакала, и я стала ее утешать. Шарлотта часто клала свою щеку сюда.

Старая индианка с растроганным видом показала на свою объемистую грудь.

– Я любила ее, – сдержанно добавила Одина, и это само по себе уже свидетельствовало о том, что она испытывает сильные душевные страдания. – Ты хочешь спросить меня о чем-то еще, малышка?

– Нет, бабушка Одина. Спасибо тебе.

Киона с раннего детства не проявляла особой привязанности к этой молчаливой женщине, и это было взаимным. Барьер из застенчивости и трагических воспоминаний заставлял их держаться на определенной дистанции, однако, будучи связанными кровью Талы-волчицы, они относились друг к другу с уважением. В этот траурный день Киона ощутила прилив нежности и, опустившись на колени на плиточный пол кухни, прижалась к Одине, а та обхватила своими коричневыми мясистыми руками плечи девушки.

– Давно мы с тобой не говорили по душам, Киона, – сказала старая индианка. – Тошан рассказал мне о том, что произошло с тобой, когда ты убежала с Делсеном, который дитя демонов и сам тоже демон. И ты обрезала себе волосы. Глупышка! Когда ты их сжигала, ты, возможно, сожгла часть своей души. Как можно ходить в таком виде, лысой? Да защитит тебя Маниту!

– Но я вовсе не лысая, – возразила Киона, нервно захихикав.

– Я не знаю подходящего слова в твоем языке… Тебе повезло, что, когда ты вернулась, меня здесь не было. Я бы надавала тебе палкой по заднице.

– Я это знаю, бабушка, знаю. Обними меня еще раз покрепче. Я так несчастна!

– Тебе следовало бы просить тебя ударить, а не приласкать.

Вопреки этому своему заявлению, старая индианка изо всех сил обняла Киону и стала тихонько напевать какую-то монотонную песенку – так, как будто хотела убаюкать девушку.

Сен-Фелисьен, жилище Овида Лафлера, в конце дня

– Овид, увезите меня отсюда, прошу вас! – простонала Эстер после того, как она, стоя в толпе, увидела, как тело Шарлотты было предано земле.

Когда пришло время выражать свои соболезнования родственникам в церкви, Эстер подошла одна к членам клана Шарденов – Дельбо. Тошан увидел, как она потрясена, и, растрогавшись, крепко пожал ей руку. Лора же отнеслась к ней без особого внимания и даже холодно, а Эрмин на Эстер даже и не взглянула. Эстер потребовалось немалое мужество для того, чтобы пройти в составе похоронной процессии до самого кладбища. Она была уверена, что ее упрекают в халатности и относятся к ней с презрением. Когда она подошла к Овиду, стоящему у своего «шевроле», то увидела, что и он сильно подавлен. Она быстро села на переднее пассажирское сиденье и попросила Овида увезти ее куда-нибудь подальше от Роберваля.

– У меня завтра выходной. Давайте поедем куда глаза глядят!

– Хотите, поедем в Сен-Фелисьен, в мое скромное жилище? – предложил Овид.

– Я же вам сказала, что мне все равно куда.

И вот теперь она смотрела на обстановку, в которой жил учитель: две просторные комнаты и небольшая кухня на втором этаже школы, в которой учились только мальчики.