Мы уже расстались с надеждой и теперь ехали беспечно, клевали носом в своих седлах, не в силах бороться с опускавшимися от усталости веками. Внезапно моя Рима словно потеряла самообладание. Она с пронзительным визгом метнулась в сторону от дороги, едва не выбросив меня из седла, диким рывком перепрыгнула два наноса песка и канаву и бросилась плашмя на покрытую густым слоем пыли землю. Я ударил ее по голове, она поднялась на ноги и нервно зашагала вперед. Индийские верблюды снова остались далеко позади. Через час перед нами показался неясно вырисовывавшийся нанос, последний в эту ночь. По мере нашего приближения он принимал все более необычную форму, и по его длине стали видны темные пятна, которые могли бы быть выходами дренажных труб. Живой интерес подстегнул наше дремавшее сознание, и, словно почувствовав это, верблюды, прибавив ходу, бесшумно двинулись вперед. По мере нашего приближения вдоль кромки наноса стали видны какие-то острые пики. То были телеграфные столбы. На миг нас насторожила фигура с белой головой, но она стояла совершенно неподвижно, и мы поняли, что это верстовой столб.

Мы быстро остановили отряд и поехали вперед, чтобы выяснить, что кроется за тишиной этого места, настороженно ожидая, что темнота обрушится на нас огнем винтовочных залпов. Но никаких признаков тревоги не было. Доехав до насыпи, мы увидели, что она пустынна. Мы спешились и, пройдя ярдов по двести во все стороны, убедились в том, что нигде нет ни души. Здесь мы могли перевести караван.

Мы приказали немедленно пересечь дорогу и уходить на восток, в дружелюбную пустыню, а сами уселись на рельсы под гудевшими проводами, наблюдая, как темные фигуры животных выплывают из мрака, чуть слышно шаркая по балласту полотна, перекатывались через него и уходили мимо нас в темноту в полной тишине, свойственной ночному движению каравана верблюдов. Наконец прошел последний из верблюдов, и мы всей маленькой группой подошли к телеграфному столбу. После короткого спора Торн медленно влез на него, ухватился за нижний провод и по крюкам изоляторов, как по лестнице, поднялся наверх. Через секунду столб качнулся, раздался звенящий металлический звук, концы обрезанного провода взвились в воздух, сорвались с шести или больше столбов по обе стороны и упали на землю. За первым проводом последовали второй и третий; они с шумом падали, извиваясь на каменистом грунте, и ни единого ответного звука не донеслось к нам из ночной тьмы: значит, мы правильно вышли и оказались на одинаково далеком расстоянии от обоих блокгаузов. Торн с израненными ладонями соскользнул на землю с шатавшегося столба. Мы прервали отдых наших верблюдов и поехали вдогонку каравану. Еще через час мы объявили привал до рассвета, но еще до этого услышали донесшиеся с севера несколько винтовочных выстрелов и пулеметную стрельбу. Видимо, Али и Абдель Кадеру не так повезло с переходом через линию.

Утром следующего дня мы, двигаясь под сияющим солнцем параллельно железной дороге, поприветствовали салютом первый поезд из Маана и повернули внутрь страны через незнакомую нам Джеферскую равнину. Приближался полдень, и солнце набирало силу, вызывая миражи над разогревшейся поверхностью пустыни. Мы ехали на расстоянии от отряда и видели некоторых наших людей словно погруженными в серебристый поток, других – плававшими по его изменчивой поверхности, то растягивавшейся, то сжимавшейся при раскачивании верблюда и с каждой неровностью грунта.

Сразу после полудня мы увидели Ауду, скромно расположившегося в поломанных кустах юго-западнее колодцев. Он встретил нас как-то скованно. Большие шатры с его женщинами были расположены в стороне, вне досягаемости турецкой авиации. Несколько человек из племени товейха яростно спорили по поводу распределения жалованья между племенами. Старик был раздосадован, что мы застали его в неподходящий момент.

Я тактично сделал все, что мог, чтобы сгладить промах. Это возымело успех: арабы заулыбались, а это у них означало наполовину выигранную стычку. Пока этого было достаточно. Мы объявили перерыв, чтобы поесть с Мухаммедом и Дейланом. Менее открытый, чем Ауда, он был лучшим дипломатом. Ауда очень гостеприимно предложил нам блюдо с рисом, мясом и сушеными помидорами. Мухаммед, оставаясь в душе крестьянином, готовил отлично.

После еды, когда мы ехали обратно через серые пересохшие рвы, я стал излагать Заалю свои планы экспедиции к ярмукским мостам. Ему эта идея очень не понравилась. Зааль в октябре совсем не был похож на Зааля в августе. Успех превратил храброго воина в осторожного человека: разбогатев, он стал дорожить собственной жизнью. Весной он согласился бы повести меня куда угодно, но последний рейд, который принес ему богатство, но и подорвал его нервную систему, вынуждал его сказать, что он сядет на верблюда только в том случае, если я лично буду настаивать на этом. Я спросил, какую группу он смог бы собрать, и он назвал трех человек из лагеря – тех, кто, по его мнению, годился для такого безнадежного дела. Остальные его соплеменники, на кого не пал выбор, ушли неудовлетворенные. Взять трех товейхов было бы более чем бесполезно, потому что их чванство вызвало бы недовольство других, а их одних было очень мало, чтобы осуществить задуманное. Я сказал, что попытаюсь найти нужных людей где-нибудь еще. Зааль не скрывал своего облегчения. От этого моего решения на душе у него явно стало спокойнее.

Несмотря на то что Зааль не поддержал мою идею экспедиции к ярмукским мостам, я нуждался в его совете. Он был одним из самых опытных участников рейдов, наиболее способным правильно судить о моем наполовину готовом плане. Пока мы за чашкой кофе продолжали рассуждать о том, что мне нужно сделать, к нам ворвался какой-то перепуганный парень и выпалил, что со стороны Маана в клубах пыли быстро приближаются всадники. У турок здесь был полк пехоты на мулах и кавалерийский полк, и они постоянно хвастались, что в один прекрасный день нагрянут к абу тайи. Мы повскакивали с мест, чтобы их встретить.

У Ауды было пятнадцать человек, из них лишь пятеро боеспособных, остальные – седобородые старики или мальчишки, но нас было тридцать, и я подумал о горькой судьбе турецкого командира, выбравшего для неожиданного визита день, когда у ховейтатов оказался взвод индийских пулеметчиков, хорошо знавших свое дело. Мы залегли, уложив верблюдов в более глубоких, вымытых водой нишах, а «виккерсы» и «льюисы» установили в меньших по размерам естественных окопах, прекрасно замаскированных иссохшим кустарником. Ауда свернул свои палатки и прислал стрелков для усиления нашей огневой мощи. После всех этих приготовлений мы стали спокойно ждать первого всадника, который поднимется на насыпь в поле нашего зрения, и увидели Али ибн Хусейна и Абдель Кадера, направлявшихся в Джефер со стороны противника. Мы, смеясь, соединились с ними, а Мухаммед уже занялся повторным приготовлением риса с томатом для Али. В перестрелке прошлой ночью на железной дороге они потеряли двух человек и кобылу.

Ллойд должен был от нас отправиться обратно в Версаль, и мы попросили у Ауды проводника для перехода через линию. С выбором человека не было проблем, но возникла трудность со скакунами. Верблюды ховейтатов находились на пастбищах, до ближайшего был полный день пути на юго-восток от этих скудных колодцев. Я решил проблему, предоставив проводнику одно из лучших своих животных. Выбор пал на мою старушку Газель, чья беременность была более заметна, чем мы полагали. До окончания нашей долгой экспедиции она не могла участвовать в быстрых переходах. В знак признания великолепной манеры держаться в седле и неунывающего духа на нее пересадили Торна, чем ховейтаты были поражены до глубины души. Они чтили Газель больше всех верблюдов своей пустыни, и каждый из них много дал бы за то, чтобы ехать на ней. И вдруг ее отдали какому-то солдату, чье розовое лицо и воспаленные глаза придавали ему сходство с плачущей женщиной. (Ллойд сравнил его с совращенной монашкой.) Грустно было видеть отъезд Ллойда. Он был понимающим человеком, мудрым помощником и желал успеха нашему делу. Кроме того, он был одним из наиболее образованных среди нас во всей Аравии, и за эти несколько дней, проведенных вместе, мы в беседах выходили далеко за рамки повседневных военных забот, разговаривая то о какой-нибудь книге, то о чем угодно другом, приходившем в голову. Когда он уехал, наше сознание опять полностью заняли война, бедуинские племена и верблюды.