— Да, твоя записка и видео, которое ты хотел передать моему отцу, чтобы отомстить мне, — шепчу я.

— В том-то и дело, крошка. Записка была не от меня. Почерк схож с моим, но не мой. Я не писал этого. Я бы никогда так не поступил с тобой или с кем-то другим. Это табу. Я не настолько был монстром. И видеозапись. Они все до единой уничтожаются после каждой удачно проведённой сессии. Буквально все. Оставлять видеозаписи запрещено, это прописано в правилах, и я давал стопроцентную гарантию, что в клубе люди защищены. Я вспомнил об этом через день и вернулся в клуб, чтобы потребовать объяснений. Я просчитал, какая смена работала в день нашей сессии, и кто мог передать эту запись. Мне сообщили, что эта смена не выходила. Один из охранников сказал, что не может дозвониться до своего напарника. Я был у него, говорил с ним, и он ничего не знает об этом. Я понял, что этот мужчина ни при чём. Он был сильно напуган и не рисковал бы так, у него семья и ребёнок, а со мной связываться смерти подобно. Оставался второй, который пропал. Он не подходил к телефону и не открывал дверь. Его бывшая жена не знала ничего, прекратила с ним общение. Мне нужны были зацепки, и я послал ребят, чтобы они взломали дверь и обыскали его съёмную квартиру. Они это сделали, — Николас замолкает и сжимает руки в замок.

— Нашли что-то? — Тихо спрашиваю я.

— Да. Труп. Этот человек повесился на турнике. Он висел там три дня. В его квартире обнаружили сумку с наличными, которые, видимо, ему заплатили за предательство. А также он собирался бежать, но не успел. Я посчитал, что его вина загрызла и страх. Но по отчётам из морга, которые получил на следующий день, было ясно — его убили. На его теле были следы борьбы и ссадины, также его ударили по голове. Его убили, чтобы он не открыл рот и не рассказал, кто его купил, — ужасаясь, прикрываю ладонью рот, слушая Ника. Боже мой, это просто чудовищно. И от этого ещё страшнее.

— Парашют. Я не просто так спрашивал тебя о том, встречалась ли ты лично с Марком для обсуждения этого. Это была не ревность, но я был рад, что ты не догадалась и именно так восприняла мои вопросы. В твоём телефоне стояла прослушка, поэтому связь была такой плохой. Эхо. У тебя вытащили телефон, когда ты находилась в клубе. Никто не увидел, слишком много алкоголя и людей. Твоя сумка валялась, и любой мог обокрасть тебя, как и вставить в твой телефон прослушивающий чип. Хотя нет, не любой. Очень умный и ловкий хакер, который вскрыл «Айфон», а затем заклеил его, словно ничего и не случилось с ним. Они слушали все твои разговоры и были в курсе точной даты и времени, когда подвернётся случай напугать меня. Если бы они хотели убить меня, то не оставили бы запасной парашют не повреждённым. Они именно нацелились на тебя, Мишель. Они нацелились на единственного человека, из-за которого я буду готов отдать всё что угодно, но только бы он жил. Это ты, — Ник делает глоток воды, а я сижу в шоке. Это так странно и пугающе, и я понятия не имела о прослушке. Я не помню, с кем говорила за всё это время. Я не помню, что именно говорила. Но единственное, что меня радует — они не знают о том, что я беременна.

— Твоя машина. Так просто сломалась. Я должен был догадаться, что не может такого быть, но из-за того, что твой отец и ты сама не проходили технический осмотр, который предписан, не посчитал это чем-то опасным. И ошибся. Твою машину увезли и вернули уже с бомбой. Я не рассчитываю сейчас на то, что найдут людей, которые это сделали. Твоя машина стояла здесь всё время, и у них был шанс спокойно подойти к ней и приклеить к низу бомбу. Они были рядом и наблюдали издалека. Я в этом уверен. И теперь, когда у них не получилось тебя убить, они будут пытаться снова и снова, — горько заключает он.

— А фотографии… теперь они не кажутся мне просто снимками, те, что мне прислали от твоего имени, чтобы разрушить дружбу между мной и Райли. Они хотели, чтобы я выгнал тебя, чтобы ты осталась одна. Ты и осталась одна, и у них была прекрасная возможность тебя убить. Но я понимаю, что они хотят сделать это на моих глазах или чтобы я знал об этом и никак не мог помочь тебе. Они за что-то мстят мне, а за что я не понимаю, — тяжело вздыхая, Ник поворачивает ко мне голову.

— Почему нужно убить именно меня? — Шепчу я.

— Я не знаю, Мишель. Я столько вариантов уже перебрал, и ни один не подтвердился. Я не знаю. Они даже угроз не присылают. Никаких требований. Ничего. Ты их цель, и даже если я уйду, то они всё равно не остановятся. Поэтому я решил, что бессмысленно мучиться, надо принять всё так, как оно есть. И я обещаю, что буду защищать тебя, крошка. Я клянусь, что сделаю всё, ради твоей безопасности, — он пододвигается ко мне ближе и дотягивается ладонью до моей щеки.

— Это может быть связано с моим отцом и его делами? — Дрожащими губами от ужасающих меня мыслей, спрашиваю я.

— Вряд ли. Надо переждать, и какое-то время делать вид, что ничего не случилось. Но ты будешь жить со мной в моей квартире, это не обсуждается. Я не приму ни отказов, ни твоих слов о том, что надо подождать. И на остров отправить тебя я боюсь. Самолёт может упасть, или что-то случится с тобой. Ты должна быть всегда у меня на глазах. Каждую минуту. Там, где никто до тебя не доберётся. Хорошо? — Я быстро киваю, и он заключает меня в объятия.

— Мне очень страшно, Николас. Очень, — хлюпая носом, признаюсь я.

— Я рядом, крошка. Я буду с тобой. Они не доберутся до тебя. Я найду их, и давно уже пора было забрать тебя к себе. С первого дня, когда я увидел тебя, должен был заявить все права на тебя и не отпускать ни на секунду, — Ник гладит меня по волосам, прижимается к моему виску губами, а я не могу даже представить, что нас ждёт дальше. Это, действительно, очень опасно быть одной на улице. И мой малыш… он тоже в опасности. Мы оба в опасности.

— Тебе нужно принять душ и смыть кровь. А потом мы соберём твои вещи и дождёмся, когда вернётся Майкл. Полиция начнёт дело и поможет их поймать, — Ник немного отклоняется, натянуто улыбаясь мне.

— Хорошо… да, хорошо, — шепчу, поднимаясь с дивана.

— Я буду здесь. Не подходи к окну, поняла? Я задёрну все шторы, но не подходи к окнам. Они могут выстрелить в них, — предупреждает он.

Господи, какой ужас. Быть заложницей в собственной квартире.

Снова киваю и направляюсь в ванную. Закрывая за собой дверь, медленно сползаю по ней, и меня разрывает от слёз. Заглушаю их ладонью, но не останавливаю их. Это правильно. У меня сильнейшее потрясение, и я вот так справляюсь с ним. Мне безумно страшно.

Выхожу из ванной и замечаю, что везде горит свет. Меня передёргивает от этого.

— Мишель? Ты как? — Николас выглядывает из гостиной.

— Нормально. Переоденусь, — киваю ему и вынужденно улыбаюсь.

Нет, я лгу. Всё это меня сильно пугает. Я никогда не думала, что кто-то захочет меня убить. Не изнасиловать, не избить, не унизить, а лишить меня дыхания навсегда. И принимать это довольно сложно. Я до сих пор не верю в то чудо, которое спасло меня. Я не знаю, как нужно правильно себя чувствовать в таких ситуациях, но теперь полное осознание того, как близко я была к смерти, заставляет меня прислушиваться к каждому шороху и всматриваться во все тени. Я и так на взводе из-за гормонов и тошноты, а теперь ещё и это. И явно мне придётся повременить с обсуждением беременности с Ником. Я не хочу создавать для него новые проблемы. Он и так чувствует свою вину, а это неправильно. Я обещала поддерживать его, и буду это делать, пока всё не закончится, а потом, может быть, придёт время.