Я присутствовал на открытии Дворца Детей, говорит Журналист. Прекрасное здание. Это у вас не отнимешь! Наше правительство не способно на такой подарок нашим детям! Странные вы люди, говорит Неврастеник. Рождаетесь, растете и живете в атмосфере здравого смысла, а попадаете к нам - от него ни крупицы не остается. Поймите, Вы здесь находитесь в цивилизации нового типа. Здесь много прекрасного на вид и похожего на настоящее. А притронетесь - ядовитые колючки. Вы знаете, во что обошлось это прекрасное здание? Сколько людей на нем руки нагрели? Сколько паразитов будет кормиться около этого дела? Какие тут будут кружки? Здесь будет много кружков изобразительного искусства. Ситуация в нем у нас Вам известна. И даже тысячи таких дворцов не исправят ее. Но даже не это главное. Вы говорите - подарок нашим детям. Можно подумать, что это - всем детям. Нет, далеко не всем. Да и вообще оно не детям, а взрослым. Сегодня в газетах было сообщение о том, что в Зеленом районе приняли в эксплуатацию новые жилые здания. Вы знаете, что это за здания? Квартиры по десять комнат. С бассейнами. С двумя туалетами. Для кого они? А в газетах сообщили об этом как о прекрасном подарке строителей ибанским трудящимся. С Вами невозможно спорить, говорит Журналист. Вы не оставляете места для живого. А Вы не спорьте, говорит Неврастеник. Вспоминайте время от времени о том, что Вы находитесь в обществе будущего. И потому будьте осторожны.

Это действие вашего руководства кажется, по меньшей мере, странным, говорит Журналист. Ничего странного, говорит Неврастеник. Самая заурядная глупость. Но не может же быть, чтобы там не было ни одного умного человека, говорит Журналист. Не может быть, чтобы туда попал умный человек, говорит Неврастеник. Но почему, спрашивает Журналист. В силу принципов отбора, говорит Неврастеник. Если в некоторое множество людей будет отбирать только карликов, уродов, дебилов и т.п., сможете ли Вы в этом множестве обнаружить хотя бы одного великана, красавца, умника? Когда среди них обнаруживается индивид, близкий к среднему уровню, он нам кажется исполином и гением только потому, что мы интуитивно не ожидаем от них ничего подобного. Изымите самого способного из них из их социальной среды и поживите рядом с ним на обычном уровне. Вы будете потрясены феноменальной серостью этого человека. Они при этом производят впечатление только тем, что соприкасались с известными именами, решениями и акциями, т.е. исключительно как абстракция от ранее недоступной для общения реальности. Но принципы отбора можно изменить, говорит Журналист. Попробуйте, говорит Неврастеник. Это ваша страна, вы и пробуйте, говорит Журналист. Это ваша идея, а не моя, говорит Неврастеник. Я как житель этой страны знаю, что эти принципы изменить нельзя. Они не во власти ибанцев. Но есть же точка зрения, согласно которой любая тысяча людей равноценна любой другой, говорит Журналист. Внутри множества людей одной категории, говорит Неврастеник. Если не происходит искусственного отбора. Действительно, любая тысяча начальников данного ранга равноценна любой другой того же ранга. Но тут этот принцип неприменим. Тут речь идет об искусственном отборе и эволюции людей при этом условии. У нас считается, что все люди с интеллектуальной и психической точки зрения примерно одинаковы, и что мозг с этой точки зрения не эволюционирует. А кто знает, как люди различаются с этой точки зрения? Кто знает, к каким биологическим последствиям в эволюции людей приведет систематический отбор в наиболее привилегированные слои общества тупиц, бездарностей, подхалимов, доносчиков, трусов и т.п.? Я лично убежден в том, что это не пройдет безнаказанно. Как люди вроде бы внезапно оказались перед проблемой засорения окружающей среды и оскудения природных ресурсов, так они однажды так же вроде бы внезапно окажутся перед проблемой оскудения интеллектуальных и психических потенций людей, причем - в гигантских масштабах. И никаким образованием это не компенсируешь. Если человечество опомнится, что маловероятно, то потребуется может быть не одно столетие, чтобы вернуть утраченные потенции хотя бы небольшой части людей путем искусственной их изоляции и охраны. Охранять, разумеется, будут не их, а от них.

Если нам удастся удрать, говорил Двурушник, я сына своего устрою учиться в какое-нибудь самое консервативное заведение. Чтобы никакими передовыми идеями там не воняло. Отчего бы это? Я же потомок холопов и крепостных. Просто мы обожрались революционностью, говорит Учитель, и нас от нес тошнит. Мы на своей шкуре испытали, чем она в конечном итоге оборачивается.

И что бы там о нас ни говорили, мы, ибанцы, имеем неоспоримые достоинства, говорит Она. Вот смотри... Не спорю, говорит Он. Мы прекрасный народ.

Умен народ ибанский,

Аж завидно, умен.

И стойкостью спартанской

Он в генах наделен.

По доброте душевной

Он учит всех, как жить.

В житухе повседневной

Что нужно есть и пить.

Какие людям книжки

Не велено читать,

Какие ребятишкам

Устои прививать.

Но гегемон-ибанец

Спасаемым на смех

Живет как голодранец

Почти что хуже всех.

Ты во всем найдешь теневую сторону, говорит Она. Не теневую сторону, а то, что отбрасывает тень, говорит Он. Пусть так, говорит Она. Какая разница?

Разница есть, говорит Он. Ты знаешь, что не отбрасывает тени? Что, спрашивает Она. Призраки, говорит Он.

В том, что ты импровизируешь, говорит Она, я всегда чувствую что-то ужасно знакомое. Ничего удивительного, говорит Он. Об этом говорят и пишут многие, А в поэзии есть свои законы. Задай тему, настроение и тип человека, и все напишут примерно одно и то же. А я не поэт. Я же просто так. Я не стараюсь отличиться от всех, и выдумываю самую суть дела, т.е. то, что придумывают все остальные. Задай мне какую-нибудь тему. Я не знаю, что придумаю. Но наверняка придумаю что-то такое, что тебе покажется знакомым. Верный признак того, что я не поэт. Или очень плохой поэт. Или, что одно и то же, гений. Хорошо, говорит она. Вот тебе тема: лохмотья нищего и прекрасное в искусстве. Тема банальная, говорит Он. Но изволь, раз уж такое дело.

Мнить красоту в лохмотье?

Зрить ее в этакой грязи?

Изощряться в такой заботе?

Нет, не буду! Ни в коем разе.

В деле этом пока еще вольно

Вещи чувствовать, кажется, разно.

Лохмотья - это все-таки больно.

А то, что больно, то безобразно.

Постой, постой, говорит Она. Знаешь, у кого я это уже читала? Не знаю, говорит Он. Попробуй, произнеси фразу, которую до тебя не произносил бы никто другой! Разве в этом дело? И потом, я могу ведь и не сочинять.

Штопор считается фигурой высшего пилотажа. А между тем это - самое примитивное упражнение для начинающего летчика. Как только курсант научится самостоятельно взлетать и сажать машину, его тащат в зону (специально отведенный для тренировок кусок неба) и учат сваливать машину в штопор и выводить из него. Делается это очень просто. Убирается газ, чтобы потерять скорость. Руль глубины берется на себя и одновременно до отказа вперед дается какая-то нога. После нескольких попыток самый тупой курсант научается это делать. Обычно машина охотно входит в штопор. Но не всегда охотно выходит. Это не значит, что складывается драматическая ситуация, о которой надо писать книги и снимать кино. Это значит, что надо еще проделать какие-то манипуляции, о которых даже говорить не стоит. Если машина не выходит из штопора, то значит произошло какое-то обычное житейское событие: либо в машине, либо в пилоте что-то сломалось.