На чердаке царила удушливая жара, и Ленора почувствовала, как ее тело моментально покрылось потом, но она рассчитывала, что то, что она задумала, не займет много времени. Она уже знала, что собиралась сделать. Ей нужен был портрет того самого мужчины, лицо которого все время вставало перед ее глазами, стоило ей только взглянуть на отца. Отыскав его, она развернула прикрывавший его холст и вновь увидела знакомый решительный подбородок. Теперь лицо уже не казалось ей суровым…ведь в ее видениях она много раз видела на нем нежность и любовь. Она провела дрожащими пальцами по шероховатому холсту, словно хотела почувствовать теплую кожу, и вот опять перед ее глазами возникло видение…тонкие пальцы ласково гладят этот упрямый, твердо очерченный подбородок. Мужчина с портрета наклоняется и целует каштаново-золотистую головку, доверчиво прильнувшую к его груди. Ленора едва удержала слезы, она тоже почувствовала любовь, которая переполняла сердце той маленькой рыжеволосой девочки.

— Роберт Сомертон? — выдохнула она, и с растущей уверенностью повторила уже громче. — Ты мой отец, да? Ты — Роберт Сомертон!

Ее сердце подпрыгнуло от радости. Еле удерживая нахлынувшие счастливые слезы, она прижала к груди портрет и уже повернулась к двери, как вдруг больно ударилась обо что-то большое и тяжелое, загородившее ей дорогу. Отставив портрет в сторону, она наклонилась посмотреть, что это такое, и с удивлением увидела тот самый сундук, который так и не смогла открыть в прошлый раз. Ее проворные пальцы быстро развязали ремни, которые несколько раз опутывали его, а перед глазами опять встала картина: слуги с трудом втаскивают сундук в экипаж, они вместе с Малькольмом стоят у дверей дома, провожая гостей. На ней бледно-голубое платье из тонкого шелка и почему-то ей кажется, что все поздравляют их и желают молодым счастья. Как только отъехала последняя коляска, Малькольм заключил ее в объятия, и их губы слились в долгом, страстном поцелуе. Потом они рука об руку вошли в дом, над чем-то весело смеясь. Он прошел в гостиную, а она — и тут перед ее мысленным взором возникли ступеньки — она, по-видимому, поднялась по комнате. Дверь плотно закрылась за ней. Словно сквозь туманную дымку Ленора увидела в зеркале свое собственное лицо. Глаза были слегка прищурены, и из них исчезло счастливое выражение, будто она смутно тосковала по чему-то недостижимому. Она стиснула зубы и в лице ее появилась решительность. Подняв руки, Ленора поправила прическу, и вдруг сердце ее заколотилось часто-часто и ухнуло куда-то в пятки: она увидела в зеркале за спиной чью-то темную фигуру. Лицо мужчины не отличалось особенной красотой, но Ленора вспомнила его — оно не раз являлось ей в ночных кошмарах. Только сейчас оно не было искажено криком, и тяжелая кочерга не была занесена у него над головой для последнего, смертельного удара. Она почувствовала, как готовый вырваться крик замер у нее на губах…мужчина сделал несколько быстрых шагов и умоляющим жестом приложил палец к губам. Глаза его были полны ужаса, он нервно озирался по сторонам…как испуганный кролик…вот он подошел к столику и схватил сложенный в несколько раз листок, который передал ей раньше. Развернув бумагу, он сунул ее в руки Леноре, умоляя прочитать. Ленора и сейчас чувствовала какой-то непонятный страх, как и в тот день, но не знала, почему. Мужчина стал совать ей в руки листок за листком, и ей становилось все тяжелее и тяжелее. Она вновь подняла на него глаза. Подняв руку, он поманил ее за собой за собой…за собой…

Ресницы Леноры затрепетали, и она очнулась. Видение исчезло без следа. Она опять бросила взгляд вниз на тяжелый сундук и вдруг отчетливо поняла, что должна непременно открыть его и выяснить, что там внутри. Но чтобы взломать массивный замок, ей понадобится какое-то орудие, и она пообещала себе, что тотчас вернется. Только снимет отвратительный пейзаж над камином и повесит портрет отца на его законное место.

Подхватив картину, она очень осторожно спустилась по лестнице и прокралась в гостиную. И снова придвинула к камину стул, вскарабкалась на него и повесила на стену портрет пожилого мужчины с квадратной челюстью. Сунув в угол опостылевший ей пейзаж, она уселась в качалку и принялась терпеливо дожидаться того, кто называл себя ее отцом. Не прошло и получаса, как он появился, читая на ходу какую-то книгу.

— Жарковато сегодня, — пробурчал он, ослабил галстук и слегка поднял брови. — Ты не поверишь, но даже рыбы выскакивают из воды, будто боятся свариться!

Он хрипло рассмеялся над своей незамысловатой шуткой, но осекся и неловко замялся, когда заметил на себе немигающий взгляд Леноры. Слегка покашляв, он налил себе выпить и удобно устроился на диване. Закинув руку за голову, он откинулся на спинку дивана и поднес к губам стакан, но вдруг замер, словно пораженный громом. Нижняя челюсть его отвисла, и самозванец тупо уставился на висевший над камином портрет.

— Боже милостивый! — прохрипел он. Немного придя в себя, он украдкой метнул взгляд в ее сторону и убедился, что она по-прежнему рассматривает его с непроницаемым выражением лица. Глубокая морщина прорезала его лоб, он потемнел и поднес к губам стакан. Сделав быстрый глоток, он отер рот рукой.

— Можно спросить у вас кое-что? — спокойно произнесла Ленора.

Он опять глотнул виски прежде, чем ответить.

— И что же ты хочешь знать, девочка?

— Кто вы такой?

Он смущенно заерзал.

— Что ты имеешь в виду, дочка?

— Я…я не уверена, что я…

— Не уверена в чем? — растерянно переспросил он.

— В том, что я ваша дочь, — спокойно произнесла Ленора.

Он в ужасе уставился на нее.

— Господи, ну конечно ты моя дочь!

Она медленно, задумчиво покачала головой.

— Нет, я уверена, что это не так.

— Что это значит? Еще один провал памяти? — почти сердито спросил он и коротко хохотнул. — По-моему, мы это уже наблюдали.

— Да, — согласилась она, — но теперь многое для меня прояснилось. Подняв руку, она указала ему на портрет, но он съежился, словно стыд мешал ему взглянуть в лицо мужчине с портрета. — Вот мой отец, не так ли?

— Боже всемогущий, девочка! Ты сошла с ума! — воскликнул он, весь дрожа.

Ленора вопросительно изогнула брови.

— Да неужто? А мне кажется, совсем наоборот.

— Не понимаю, о чем это ты? — вскочив на ноги, он заметался из угла в угол, — Что это взбрело тебе в голову? Стоило только появиться этому негодяю Уингейту, и ты готова оттолкнуть всех, кто тебя любит!

— Это имя на сборнике шекспировских пьес…это ведь вас так зовут, не так ли? Эдвард Гэйтлинг…вы актер, играете в пьесах Шекспира.

У старика вырвался жалобный стон, он безнадежно махнул рукой и отвернулся.

— За что ты так терзаешь меня, девочка? Неужели ты забыла, как я люблю тебя?

— В самом деле? — В голосе ее слышалось сомнение.

— Ну конечно! — Он заученным жестом протянул к ней руки, — Я твой отец! И я безумно люблю тебя!