На обратном пути в Рим Юлия решила больше никогда не приходить к могиле Кая. Никакого покоя там она не находила. Более того, каждый раз, когда она приходила туда, ей становилось только хуже. Кай был мертв, и это означало конец тому несчастью, причиной которого он был.

Теперь Юлии очень хотелось знать, что делать со своей жизнью дальше. Она испытывала одиночество и пустоту. Ей так хотелось, чтобы песни и истории Хадассы доставляли ей радость, как когда–то, но теперь они только раздражали ее, вселяли в ее душу какое–то беспокойство, от которого она не могла избавиться. То же самое можно было сказать и о самой рабыне. Ее чистота и странная вера были для Юлии своего рода вызовом, едва ли не оскорблением. Еще более раздражающим было то чувство удовлетворенности, которое, судя по всему, было у Хадассы — и которого Юлия никогда в своей жизни не испытывала. Как может рабыня, у которой ничего нет, быть счастливой, тогда как Юлия, у которой все есть, несчастна?

Иногда, когда Юлия сидела и слушала сладкий голос Хадассы, ее охватывала волна жестокой ненависти по отношению к этой девушке. И тут же, подобно пробуждению, приходило чувство глубокого стыда и тоска, после чего Юлия чувствовала растерянность и жажду чего–то такого, что она сама не могла определить.

Юлия ощутила боль в висках. Надавив на них пальцами, Юлия закрыла глаза, потерла виски, но боль не проходила. Такие же ощущения были у Кая перед смертью. А эти его последние страшные слова:

— Не думай, что это конец…

Он все знал.

* * *

— Все подписано и готово для доставки моим представителям, — сказал Децим, кивнув в сторону скрученных свитков, лежащих на его столе, в библиотеке.

— Просто не могу поверить, что ты действительно решился на такое, — сказал Марк.

— Я уже давно думаю о том, чтобы переехать отсюда. Все мои финансовые активы будут переданы в Ефес, — догматично произнес Децим. — Ефес — это самый могущественный порт в империи, к тому же он расположен ближе к восточным караванам, которые годами приносили мне хорошие деньги. Живя в Ефесе, я смогу так же успешно снабжать Рим теми заморскими товарами, в которых он нуждается.

— Как ты мог так поступить, отец? Разве ты не испытываешь никакой благодарности к городу, который столько тебе дал?

Децим долго молчал, прежде чем что–то ответить. На самом деле Рим взял у него больше, чем дал ему. Великой и уважаемой всеми республики в Риме уже давно не было. Несмотря на красоту и величие, которые окружали Децима, ему казалось, что он живет на разлагающемся трупе. Он не мог больше терпеть этот смрад или наблюдать за тем, как коррупция и разложение империи портят его сына и дочь. Возможно, переехав, он сможет увезти и их от всей этой атмосферы.

— Меня огорчает то обстоятельство, что мы никогда не смотрим на вещи одинаково, Марк. Наверное, это естественно в отношениях между отцом и сыном. Я тоже во многом не соглашался со своим отцом. Если бы я ему во всем подчинялся, я бы, наверное, так и остался лавочником в ефесском порту.

Марк встал.

— Как мне заставить тебя посмотреть в глаза реальности? Пойми, ведь одних сантиментов мало, для того чтобы перевезти в другое место процветающее дело, или оторвать с насиженного места семью, которая родилась и выросла в Риме. Мы ведь живем в самом сердце цивилизации!

— Да хранят нас боги, если это так, — мрачно произнес Децим. Марк понимал, что отца ему не переубедить. Отец так часто говорил о возвращении в Ефес, что Марк перестал воспринимать его слова всерьез, считая их не более чем мечтаниями разочарованного в жизни старого человека. Когда же мать подняла вопрос о возвращении в Ефес, Марк сказал ей, что покидать Рим — это безрассудство как с деловой, так и с личной точки зрения. Она была невероятно потрясена его горячностью, и теперь он понимал, почему. Решение было принято, и уже ничто не могло его изменить. Марк не смог убедить мать, чтобы она отговорила отца. Она была согласна на все, чтобы только сделать его счастливее, и если отец считал, что возвращение на его родину будет способствовать этому, то мать поедет с ним без всяких разговоров.

— Как насчет Юлии? — сказал Марк, зная, что найдет в ее лице союзника. — Интересно, что она скажет относительно твоих планов? Ты еще с ней не говорил?

— Она поедет с нами.

Марк иронично засмеялся.

— Ты так в этом уверен? Тебе придется силой тащить ее на корабль. Чего стоило только вернуть ее сюда, под твою крышу!

— Я уже говорил с твоей сестрой сегодня утром и изложил ей свои планы. Мне показалось, что она даже с радостью восприняла идею о том, чтобы покинуть Рим. Наверное, это связано с потерей Кая. Она хочет быть подальше от всего, что ей напоминает о нем. — А может быть, это стало результатом ее визита к этой женщине, Фонтанее, после чего Юлия вернулась бледной, скрытной и готовой на что угодно, лишь бы уехать из Рима.

Марк ошеломленно уставился на него.

— Если не веришь мне, поговори со своей сестрой сам, — сказал ему Децим.

Марк нахмурился, задумавшись над согласием Юлии. Что его беспокоило — то, что она была в трауре, или то, что она согласилась с отцом? Но гораздо сильнее проблем Юлии Марка занимали его собственные чувства относительно решения отца.

— А что ты скажешь, если я не испытываю ни малейшего желания оставить Рим? Ты отложишь свое решение, которое принял, не посоветовавшись со мной?

— А разве отец должен о чем–то советоваться с сыном? — спросил Децим, и его лицо стало каменным. — Я буду делать то, что считаю нужным, и не нуждаюсь в твоем одобрении. Ты волен принимать собственные решения. Если тебе нравится, можешь оставаться в Риме.

Марк испытал шок, услышав такие слова. Он пристально посмотрел в глаза отцу и увидел в них решимость и непреклонную волю, которые в свое время помогли Дециму Валериану построить свою деловую империю.

— Пожалуй, я так и сделаю, — сказал Марк. — Я римлянин, отец. С рождения. И я принадлежу Риму.

— Половина той крови, которая течет в твоих жилах, — кровь ефесянина, нравится тебе это или нет.

Может, отец думал, что именно это удержит его?

— Я горжусь тем, что ты мой отец, и никогда не буду стыдиться своего наследия.

Децим был очень огорчен тем, что его отношения с сыном стали настолько натянутыми, что он не мог убедить Марка в правильности своего решения уехать в Ефес.

— Хочется надеяться, что ты решишь поехать с нами, но, еще раз повторяю, выбор остается за тобой. — Децим взял со стола свиток. — Я знаю, это решение тебе принять будет нелегко. — С этими словами он передал свиток сыну.

Марк взял свиток.

— Что это? — спросил он, срывая печать и разворачивая документ.

— Твоя доля наследства, — кратко ответил отец, и на его лице отразилась неизмеримая печаль.

Марк сначала посмотрел на отца, потом перевел взгляд на документ, который был у него в руках. Прочитав несколько строк, он похолодел. Ни один сын никогда не получал такого документа при живом отце… За исключением тех случаев, когда сына изгоняли из семьи. Марк считал, что отец мог дать ему этот документ только по двум причинам: либо он изгонял Марка из семьи, либо уходил из семьи сам. Марк не мог принять ни один из этих вариантов. Он поднял глаза и посмотрел на отца взглядом, в котором были одновременно боль и гнев.