— Да неужели? — Он принялся кругами ходить вокруг меня. — Вы приехали на Смитфилд, чтобы помолиться за мятежную кузину, утешить бунтовщицу леди Булмер. Вы многим рисковали, пытаясь выполнить семейный долг, но я с самого начала был убежден, что дело не только в этом. Вы верили в то, во что верила она. И теперь продолжаете верить. Если не хотите постоять за наше дело ради себя самой, то сделайте это ради нее, в память о вашей кузине, которая страдала и умерла на костре.

Я вздрогнула. Я понимала, что слова его были справедливыми, но понимала также и другое: присоединиться к сторонникам епископа Гардинера, связать себя с таким человеком чрезвычайно опасно. Причем опасно для моей души, а не только для бренного тела.

Он понял, что я колеблюсь.

— Я не собираюсь доказывать вам, что я святой, — сказал епископ гораздо более тихим голосом. — Но я и не дьявол. Поверьте и подчинитесь мне, сестра.

Я почувствовала, как во мне поднимается волна протеста — ее всколыхнуло воспоминание о моем отце, растянутом на дыбе.

— А если я не соглашусь, что вы сделаете на сей раз, чтобы заставить меня? — спросила я. — Захватите Артура, бросите его в Тауэр и будете мучить?

Ярость бушевала в глазах Гардинера. Маска добродушного, сострадательного епископа спала, и я увидела перед собой жестокосердного, безжалостного интригана.

— Епископ Гардинер, я больше никогда не стану инструментом вашей политики, — сказала я и пошла вверх по склону холма.

Он догнал меня и схватил за руку:

— Я не закончил говорить с вами, сестра Джоанна.

Я вырвала руку.

— Наш монастырь уничтожен, епископ. Я с сегодняшнего утра свободна и больше не нахожусь под юрисдикцией церкви.

— Да как ты смеешь говорить со мной подобным образом?! — взревел он. — Ах ты, дерзкая девчонка! Я не какой-нибудь приходской священник, от которого можно просто так отмахнуться. Я выбран в советники самим королем Англии. Я когда-то был его первым секретарем и рано или поздно снова возглавлю королевский совет. И если сегодня ты отвергнешь меня, то со временем еще горько пожалеешь об этом, как и все мои враги.

— Тогда арестуйте меня прямо сейчас! — воскликнула я в ответ. — Верните в Тауэр! Растяните на дыбе! Пытайте меня — нажимайте теперь на рычаги сами, не прибегая к помощи палача! Но я больше никогда не стану игрушкой ни в чьих руках!

Я повернулась и пошла вверх. Я боялась, что Гардинер схватит меня, попытается силой заставить работать на него. Но он не стал этого делать. Огромным усилием воли я подавила в себе желание обернуться и в последний раз посмотреть на епископа.

Я прошла через рощицу, спеша присоединиться к друзьям, которые ждали меня.

— А где епископ? — спросила настоятельница Джоан, с опаской поглядывая в ту сторону, откуда пришла я.

— Епископ Гардинер размышляет, — сказала я и повернулась к брату Эдмунду. — Поехали скорее.

Мы сели на лошадей, и я взмахнула поводьями. Артур сидел передо мной. Когда мы выехали за ворота, зазвучали колокола. Вероятно, подошло время службы шестого часа. Все сейчас направлялись в церковь на свои места, чтобы начать псалмы и молитвы.

Мы скакали по направлению к дороге, а в ушах у меня звучал голос брата Ричарда: «Речь идет не о спасении наших домов, нашего образа жизни. Эти монастыри — они всего лишь камни, строительный раствор и стекло. То, что можно разобрать на части, может быть восстановлено. Те, кто был изгнан, могут собраться снова. Святой Доминик ходил среди людей босым и нищим, неся слово Господне. Нам ничто не мешает следовать его мудрости в поисках смысла».

К концу третьего дня путешествия брат Эдмунд обрел уверенность, что нас не преследуют. Нашей легенде о путешествии на север, в Стаффордский замок, поверили. Мы и в самом деле направлялись туда. Но собирались по пути сделать очень важную остановку.

В нескольких часах езды к югу от монастыря Мальмсбери нам на глаза попался кельтский крест. Мы с братом Эдмундом тщательно осмотрели его, а сестра Винифред тем временем играла с Артуром. День выдался теплый, солнечный — в такие дни особенно хочется верить, что все будет хорошо.

Я смотрела, как брат Эдмунд изучает письмена на кресте, и жалела, что он не избрал путь священника и не делится с людьми напрямую своими духовными прозрениями. Я знала, что причина этого не столько в неприемлемых действиях короля Генриха, сколько в скромности самого брата Эдмунда, который считал себя недостойным. Он, вероятно, никогда не простит себя за то, что пал жертвой цепенящей власти, которой наделен красный цветок. Я надеялась, что со временем, посвятив себя помощи больным и умирающим, он обретет покой.

Любые мысли о болезни всегда усиливали во мне беспокойство, которое и без того грызло меня денно и нощно.

— Как по-вашему, все ли в порядке с Артуром? — взволнованно спросила я. — Вы не видите никаких тревожных признаков?

— Нет. И я думаю, что опасаетесь вы на его счет совершенно напрасно.

Я изумленно воззрилась на брата Эдмунда:

— Да, конечно, в жилах Артура течет королевская кровь. Но неужели вы думаете, что когда-нибудь он сумеет… сможет… — Я никак не могла облечь свою мысль в слова, но мой собеседник понял.

— Нет, сестра Джоанна, по правде говоря, я имел в виду совсем другое.

И тут до меня наконец дошло.

— Вы не верите ни в силу короны, ни в ее проклятие! Но как вы можете это говорить, брат Эдмунд? Ведь благодать веры никогда не оставляла вас.

— Моя вера останется при мне, — сказал он. — Но, кроме того, я разбираюсь в медицине и умею исцелять недуги. И вполне возможно, что те трое — два принца и король, которые, как мы считаем, прикасались к короне, — были поражены какой-нибудь неизлечимой болезнью, одной из тех, что каждый день убивает множество людей, независимо от того, какая кровь течет в их жилах.

Я задумалась над его словами. Ради Артура мне отчаянно хотелось согласиться с собеседником. Но я отчетливо помнила ту ночь, когда внезапно ожили стены Дартфорда. И еще, как меня пробирала дрожь в присутствии какой-то неодолимой силы, которая ясно чувствовалась в туннелях монастыря Мальмсбери. И поэтому я ни в чем не была уверена.

Брат Эдмунд издал радостное восклицание.

— Кажется, я понял! — воскликнул он, имея в виду изречение на кельтском кресте, которое безуспешно пытался перевести в прошлый раз. — Здесь сказано: «Без тьмы не может быть и света».

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а потом вернулись на дорогу и двинулись в Мальмсбери.

Настоятель Роджер Фрэмптон, который ничуть не удивился нашему предыдущему визиту, и сейчас принял нас с таким же спокойствием.

— Король будет захоронен вместе с самой священной своей реликвией, — сказала я дрожащим голосом, протягивая ему тяжелую шкатулку, в которой лежала корона.