Однако князь Рюрик старается не проявлять перед другими своих слабостей. Он с достоинством принимает приветствия и лары, доброжелательно расспрашивает о трудностях пути, о том, что происходит на свете – на Днепре, в Киеве, на Русском море, в Миклагарде, – князь Рюрик называет Царьград по-варяжски. Но он не позволяет слишком подробно отвечать на очередной вопрос – задает следующий.

У ног князя Рюрика появляются корчаги с вином и маслом, заморские ткани в долгих мешках. Мужи, причастные к Водимову мятежу, подносят ему, помимо прочего, багряное корзно с золотой пряжкой на правом плече.

– Это корзно, – говорят они, – дарят тебе князья Оскольд и Дир в знак глубокого и неизменного к тебе уважения.

Каждому ясно, что такое корзно – особенно драгоценный подарок. В далеком Царьграде облачаться в багряницу имеют право только особы царствующей семьи, и существует строгий запрет на вывоз багряного шелка. Но Оскольд и Дир во время Царьградского похода как-то ухитрились его раздобыть. Все видят, что князь Рюрик весьма доволен подарком, его подернутый пеплом взор загорается, словно уголь, на который повеяло ветром.

Но вот подарки вручены, и старший из бывших Водимовых мятежников говорит:

– Не обессудь, князь, что бедны дары, неудачен был наш поход на Царьград.

И начинает рассказывать о походе, но Рюрик останавливает его:

– Не сейчас!

Князь Рюрик, думает Кукша, наверно, не раз уже слышал о том, что произошло в Царьграде, ведь здешние торговые люди плавают и в Киев, и в Корсунь, и привозят вести о том, что случается в других землях. Ему, как видно, до смерти надоели одни и те же рассказы, потому он и не дает разговориться Кукшиным товарищам.

Товарищи же, меж тем, вручили князю Рюрику свои дары и выражают намерение отправиться по домам. Однако князь Рюрик останавливает их:

– Не спешите, дом вас подождет. Вы меня почтили, хочу и я вас почтить.

Большую часть Кукшиных товарищей, и новых и старых, князь Рюрик знает в лицо. Слышал он и о Кукше. Хаскульд с Тюром, когда жили здесь, и другие дружинники рассказывали о нем. Все считали его погибшим и очень сожалели об этой утрате. Но князь Рюрик рад, что они ошибались и что такой замечательный муж цел и невредим, теперь он весьма доволен, что видит его у себя гостем.

Кукша отмечает, что князь Рюрик хорошо говорит по-словеньски, почти так же, как те, для кого этот язык родной. Оно и понятно, ведь его мать – словенка, дочь князя Гостомысла, надо думать, он сызмала слышал словеньскую речь. И еще Кукша отмечает, что Рюрикова широкого почетного сиденья не украшают изображения Одина и Тора, хотя в гриднице у него все по-варяжски.

Входит молодая светлоглазая женщина с веселым лицом и садится возле князя Рюрика. Это и есть Ефанда, Рюрикова княгиня, как говорят, самая любимая из его жен. С этого мгновенья Кукша почти не слышит, о чем идет разговор, потому что Ефанда – это Сигню.

Но точно ли Сигню? Почему же она тогда Ефанда? Может быть, это не Сигню, а какая-то из ее сестер? Кукша, сказать по правде, не очень-то помнит имена озорных дочерей Хальвдана Черного…

Наконец князь Рюрик говорит:

– Я думаю, сейчас вам не мешает немного отдохнуть с дороги. За это время все приготовят, чтобы мы могли отметить ваше возвращение. Вы, наверно, помните, что сегодня равноденствие, а его принято праздновать и под солнцем и под звездами. Видите, какое удачное совпадение – именно в равноденствие боги особенно настоятельно требуют, чтобы на земле царил мир.

При последних словах приветливый взор его обращается в сторону бывших мятежников.

А у Кукши с Шульгой своя забота – раз здесь будет большой праздник, значит, скоро им отсюда не выбраться и надо где-то пристроить Кручину, ждущую их на корабле. В пире вместе со всеми Кручина участвовать не может: она вот-вот родит, ей уже не до пиров, да и не след беременным пить хмельное, чтобы дитя не испортить.

Устроить Кручину в женском доме удается без особенных хлопот – Кукша с Шульгой обращаются за помощью к Ваде, Вада останавливает одну из служанок, тихонько ей что-то говорит, и они вчетвером приводят с берега Кручину в Город, а в Городе Вада и служанка куда-то уводят ее…

В соответствии с обычаем праздничное угощение в честь равноденствия, если позволяет погода, устраивают на вольном воздухе. За пределами Нова-города, на лугу перед Волховом, разводят огонь, жарят баранов и поросят на вертелах, выносят из княжеской медуши[199] пиво и мед, приносят в корзинах хлебы, душистые яблоки и другие плоды. Народу быстро прибавляется, и мужчин и женщин, ведь в пиршестве участвуют все свободные обитатели Нова-города.

У огня ставят кресло для князя, по варяжскому обычаю оно украшено резным узором из переплетенных змей. Остальные располагаются на овчинах и звериных шкурах, постеленных на нагретую солнцем землю. Многие гости сами приносят для себя шкуры. Верно, их недостаточно в княжеских кладовых.

Появляется князь Рюрик, он шествует медленно, как бы не спеша, с достоинством, справа от него идет Ефанда, слева – совсем юный муж, моложе Кукши с Шульгой. Однако в красивом лице юноши уже чувствуется что-то властное и жесткое, обычно присущее лицам видавших виды князей.

– Кто это? – спрашивает Кукша у Шульги. – Тот, что по левую руку от князя?

Шульга лишь пожимает плечами. За него отвечает купец, их попутчик от Киева:

– Это Олег, Ефандин брат. Он в большом почете у князя Рюрика.

В недоумении Кукша разглядывает Олега – не было у Сигню и Харальда брата с таким именем! А сосед, понизив голос, добавляет:

– При живом князе к власти тянется! Рюрикову дружину уже называет своей!

Первую чашу, как положено, пьют в честь Сварожича, дарующего тепло и жизнь, пьют за его победу над Тьмой, богиней ночи. Чашу пускают по кругу, она изображает путь, которым ходит Сварожич. Вторую чашу по настоянию князя Рюрика пьют за отважных путников, которые презирают покой и, рискуя жизнью, отправляются в дальние края. И только третью чашу он позволяет выпить за здоровье щедрого и могучего князя, то есть за себя.

После третьей чаши князь Рюрик встает и, стараясь говорить сильным, ровным голосом, обращается к бывшим сподвижникам Водима:

– Я думаю, вы уже знаете, что я не держу сердца на вас, ведь иначе вы и не явились бы ко мне. Мне не в чем вас укорить – вы храбро выступили за своего вождя, и не ваша вина, что удача отвернулась от него. А что было, то прошло и быльем поросло. Вы приплыли за миром, и я даю вам мир. Объявляю о том перед своими мужами, перед гостями и перед всеми, кто меня слышит, и призываю их в свидетели. К этому я хочу присовокупить, что предлагаю каждому из вас, кто пожелает, стать моим дружинником. Я не тороплю вас с ответом, подумайте и решайте – лучше всего на трезвую голову.